Это он, тот самый человек, что стучался в нашу дверь. Злой волк который ест маленьких детишек — это он. От него, и муху не способного обидеть, нас «защищали» все эти годы. Его застращал мой крестный и отбил-таки охоту соваться к нам. А если бы никто его не пугал — явился бы «Он»? Грозила ли нам опасность в нашей квартирке? Вправду ли у него заостренные уши? Я смотрю на светловолосого мужчину. «Он» улыбается. «Он» отвечает на вопросы своих дочерей. Его кроткий взгляд смущает меня.
— У вас не было больше детей?
Пришел черед Жоржетты осведомиться о возможных братьях и сестрах.
— Нет.
После долгой, очень долгой паузы он снова смотрит на трех своих девочек — на нас. Не наши ли вытаращенные глаза заставляют его продолжить?
— Этот разрыв мне нелегко дался. Развод… в то время… Сейчас-то разводятся сплошь и рядом… А тогда, если женились, то думали, это на всю жизнь… Нет… Больше я не хотел…
Кто-то из нас троих должен откликнуться, но мы молчим. Это признание уводит на скользкую дорожку. Снова пауза, идут секунды…
— Я был… как бы это сказать… Я вырос в деревне…
Я почти слышу, как Коринна подтверждает про себя свою догадку: она же говорила, что «Он» — мужлан!
— В пятнадцать лет я приехал в Лион… И… я снял комнату… над квартирой ваших дедушки с бабушкой…
«Он» опускает голову.
Это похоже на проклятие. «Он» будто кается нам в своей самой большой ошибке.
Стало быть, самой большой ошибкой была комната, снятая в доме, где жили наши дедушка с бабушкой и где «Он» встретил ее. А «Она» — это Анна, наша мама.
— Это был совсем другой уклад… Итальянцы тогда… как бы это сказать…
«Он» словно по тонкому льду идет.
— Они… жили кланом… А я… там, где я вырос… мы… как бы это сказать… меньше зависели друг от друга… Вот и… ничего не вышло…
Я окидываю взглядом нашу группу за столом. Вдруг ловлю себя на мысли: а что было бы, войди сейчас Анна?
Вовсе не в нашей троице проблема этого человека, думается мне.
Войди сейчас Анна — это было бы землетрясение. Хаос. Коль скоро это «Он», его проблема — «Она». А мы сидим перед этим мужчиной — мы, превратно истолковавшие ситуацию. Мы не упоминаем маму. «Он» тоже. «Он» говорил о дедушке, о бабушке, о маминых братьях и сестрах, даже о моем крестном, которого «Он» до сих пор боится как огня. Но не о ней. Ни разу. Ни словечка.
Не для того, чтобы поиграть с нами, «Он» стучался в дверь! И не из-за крестного «Он» перестал приходить!
Я встаю так резко, будто краб вцепился клешней мне в зад. Эта последняя выложенная карта все во мне перевернула.
— Мне пора!
— И мне.
— И мне.
«Он» расстроен. Ну вот, ломает пальцы…