Но еще хуже было то, что блаженное сновидение постепенно превращалось для меня в жуткий кошмар.
Я вынул часы. Было всего лишь три часа пополудни, никто не назвал бы это время «вечерним». Я понятия не имел, какой прием ждет меня в клубе. Естественно, я был его членом, однако очень легко могло случиться так, что там уже все готово для моего исключения после моей позорной отставки из ВПОНа. В этом я бы не мог никого упрекнуть. В конце концов, я, вероятно, поставил в неловкое положение других членов клуба. Но мне хотелось оттянуть свое появление там, насколько это возможно. Я постучал по крыше кэба, сказал водителю, чтобы он высадил меня у следующего же перехода на пешеходный тротуар; спустился, заплатил, сколько положено, после чего принялся бесцельно бродить между стройных колонн, поддерживающих наземную дорогу. Я глазел на выставленные в витринах экзотические товары; они поступали из всех уголков империи и напоминали мне о тех далеких странах, которые я, возможно, больше никогда не увижу. В поисках того, что способно было отвлечь меня от горьких мыслей, я отправился в кинематограф и посмотрел музыкальный фильм. Действие происходило в XVI веке. Американский актер по имени Хэмфри Богарт представлял сэра Фрэнсиса Дрейка, а шведка (насколько я знал, жена Богарта) по имени Грета Гарбо – королеву Елизавету. Самое удивительное заключается в том, что это было самое ясное мое впечатление от того дня.
Около семи я вернулся к клубу, незамеченным проскользнул в приятный мягкий сумрак бара, украшенного десятками сувениров, которые напоминали о знаменитых воздушных кораблях. Несколько пареньков болтали за столиками, но меня, по счастью, никто не узнал. Я заказал виски с содовой и довольно быстро опрокинул первый стаканчик. Вслед за первым успел пропустить еще парочку, прежде чем кто-то дотронулся до моей руки. Я тут же развернулся в ожидании того, что меня попросят покинуть клуб.
Однако я увидел перед собой молодого человека с дружеской улыбкой на лице, одетого, как я уже к тому времени знал, по моде первого семестра Оксфорда. Его черные, довольно длинные волосы, были зачесаны назад без пробора. Он носил пиджак с бархатными отворотами, багряно-красный шелковый галстук и брюки, тесные в бедрах и очень просторные ниже колена. В 1902 году такой туалет был бы довольно близок к облачению так называемых «эстетов». Все в целом сильно смахивало на богему, а я всегда недоверчиво относился к людям в подобных «мундирах». Они совершенно не в моем вкусе. Насколько я оставался незамеченным, настолько молодой человек притягивал к себе неодобрительные взоры решительно всех присутствующих. Он был мне в высшей степени неприятен.