женское лицо.
Я поздоровался, она сдержанно-застенчиво кивнула.
Если бы я сказал, что она похожа на женщину, изображённую на старинном холсте, это была бы неправда. Только слепой мог не заметить: там висел еёпортрет. Та же «египетская» косина в заострённых кончиках век, длинноватый, чувственно вздёрнутый нос, те же впалые щёки под высокими скулами и крупные тёмные губы. Наконец – будто для полноты потрясения! – точно такая же, как на портрете, родинка между глазом и левым виском.
Не помню, когда я видел своего друга настолько счастливым и спокойным. Его пёс-холостяк тоже улыбался и не отходил от Дины ни на шаг. Арсений пожаловался, что Тим отныне приносит хозяйские тапочки ей, а не ему.
О том, что Дина – приёмная дочь Веры Борисовны, у которой мы когда-то вместе гостили, Арсений узнает довольно скоро. Но вся цепь разительных совпадений затмевалась полнейшей родовой анонимностью: Дина ничего не ведала о своём происхождении, и сам этот пробел потрясал его больше всего. Он даже спросил её в шутку: «А может, понастоящему тебя зовут Мария?» – «Может быть, если тебе так хочется».
Ему удалось договориться с одним приветливым семейством, которое готово было оставить у себя собаку на время его отпуска. В отпуск он собирался ехать, разумеется, с Диной вдвоём.
То, что там произошло, мне станет известно позднее – со слов Арсения. Задним числом ему казалось, что жуткий необъяснимый исход поездки был предопределён, в частности, выбором страны. Я не придавал географии особого рокового смысла, но допускал, что в поведении Дины действительно сквозила некая заданность.
Куда поехать, они решали несколько дней. Поначалу речь шла о его любимой провинциальной Португалии. Дина соглашалась легко, но как-то безлично – лишь постольку, поскольку нравится ему. Римские и флорентийские улицы, Венеция? Греческие острова? Марокко? Хорошо, пусть так, почему бы и нет. Он надеялся расслышать в её ответах если не радость, то хотя бы личную надобу, призвук сердечного интереса. Потому и допытывался: а ей-то что хотелось бы видеть? Она обещала подумать и вечером того же дня вдруг заговорила об Аравийской пустыне: это возможно? Трудно добраться туда? Он переспросил: «Ты не путаешь? На самом деле хочешь?» – «Да, очень». Ну, значит, Египет, решено.
В самолёте она уснула сразу после набора высоты и дышала ему в занемевшее от нежности плечо, как младенец, до той минуты, пока при посадочном крене окно не закрасил унылый североафриканский ландшафт.
По словам Арсения, она прямо на глазах расцвела и порозовела, когда, сойдя с трапа, вдохнула жаркий сладковатый ветер, налетевший поверх керосинного перегара.