То уважение, которое Зинаида Николаевна оказывала мужу, в том же самом размере возвращалось к ней. Он уходил и жил там, где ему хотелось (не жил – ночевал), но когда ему грозили высылкой из страны (угроза, ужасающий смысл которой все-таки размазывался в двусмысленность, и глаза говорящих о ее тяжести предательски бегали: Ольга Ивинская с дочерью с восторгом были готовы бежать из этой страны с Пастернаком куда угодно – всюду, где примут Нобелевского лауреата) – он был согласен на худшее, но не готовился к отъезду, узнав, что Зинаида Николаевна эмигрировать не собирается.
Тип внешности Евгении Лурье и Ольги Ивинской (нечетные женщины) был немного близок: высококачественная, стандартизированная, бесспорная миловидность – чистый лист, о котором Пастернак мог писать все, что выпевалось, мы же не требуем от соловья точности в деталях закатного вечера, который он воспевает. Он мог писать и о робкой крутолобости (на самом деле Женя была вздорной, эгоистичной, мечтающей о лучшей участи: в момент, когда муж осознает это, черты лица жены болезненно искажаются) – и о том, что Ольга Ивинская была «недотрога, тихоня в быту». Ольга Всеволодовна гордилась своим – будем надеяться – не распутством, а темпераментом, разбитной, непугливой и пронырливой была уже самым видимым образом. Какой бы и ни была она в «быту», даже слово само это раньше чем за десять строчек до ее имени нельзя упоминать: это женщина-звезда, таким женщинам трудно жить во все времена без хорошего штата прислуги. За что их наказывают советским «бытом»? Может, в какой-то момент она при Пастернаке махнула легко на какую-то очередную трудность – не царицынское это дело ей о таком пустяке печалиться, а он и записал: непритязательна, тихоня. Если вообще о ней в тот момент думал, а не какой-то идеал той минуты описывал.
Газоотводная трубка – приспособление для предупреждения перегрева агрегата, а в переносном смысле – ситуации.
«В спальне у нее стоял телефон, а в комнате у Иры находился еще один аппарат. Все важные разговоры матери, по ее желанию, Ира слушала. Однажды, когда я была у нее, позвонила Тагер, Ивинская непременно желала, чтобы я услышала этот разговор, и попросила пойти в Ирину комнату. Ира уже держала трубку у уха, а вплотную к ней сидели и прислушивались Инна и француз Жорж Нива, в то время аспирант МГУ».
МАСЛЕННИКОВА З.А. Борис Пастернак. Встречи. Стр. 318.
«Мама подошла к телефону, а я взяла отводную трубку и, хотя это было с моей стороны неделикатно и подобного я себе никогда не позволяла, подключилась к разговору. В ответ на вопросы матери о самочувствии он сказал далеким и слабым голосом: „Ну нельзя же жить до ста лет!“ – и я, вдруг заплакав, закричала в эту отводную трубку: „Можно, можно!“»