– Идемте баиньки, – сказал он. – Тихо, как в могиле.
Юрай хотел предложить Красицкому переночевать вместе, но было почему-то неловко, вроде он боится. Да и объяснить это трудно. Где-то прозвучали шаги и стихли. Повод ли это двум мужчинам сбиваться в кучу? Юрай проводил Красицкого до уборной, подождал, когда он выйдет, довел до крыльца, помедлил, пока старик не щелкнул ключом. В комнате зажегся свет, и Юрай увидел, как Красицкий наливает из термоса чай и пьет его, стоя рядом с холодильником. От окна во дворе широко разливалось светлое пятно, оно захватывало крылечко, и Юрай подумал, что надо было бы свет и не выключать, тогда у него с его террасы будет хороший обзор. Хотя что, собственно, он хотел уследить? Какую такую опасность? В конце концов, может, это были и не шаги. Может, пропрыгала белка, откуда Юраю знать? Он в звуках дачных джунглей ни бум-бум. Вот сейчас совсем с другой стороны что-то потрескивало… Ну живет живое своей, не тихой жизнью. На то оно живое и есть.
Но войдя в свою дачу, Юрай чувствовал всевозрастающую тревогу. Надо было выпить что-то успокоительное, иначе пожаром могла вспыхнуть боль… Он знает эту проклятую последовательность. Юрай принял сразу две таблетки и лег, не раздеваясь. Пока на время, чтобы ушла тревога, а потом он еще выйдет на улицу, посмотрит, погасил ли у себя свет Красицкий.
Юрай уснул мгновенно. И ему снилось, что прошла тревога и он идет во двор Красицкого, где все еще лежит светлое пятно от окна. Он заглядывает в окно и видит женщину и Красицкого, они о чем-то оживленно говорят, и Юрай, удовлетворенный увиденным, уходит. Дома, во сне, он снимает с себя одежду, остается в трусах, но почему-то снова выходит во двор и снова заглядывает в окна Красицкого. Он видит, что Красицкий и женщина голые, что они как бы танцуют, Юрай во сне смущается этого, но соображает, что он сам почти голый, а это как бы оправдывает его подглядывание. И чтобы совсем иметь на это право, он снимает трусы и танцует в свете окна. Но ему делается холодно, в этот момент Юрай секундно пробуждается и слышит музыку. «А, – думает он в полусне, – это у Красицкого радио, значит, все в порядке». Он выдергивает из-под себя одеяло и натягивает его сверху, так и не сообразив, что не раздет, и не понимая, почему процесс укрытия сложен и требует усилий. Уснув, он понимает все гораздо лучше: музыка, потому что у Красицкого женщина. Ему тоже хочется женщину, остро, нестерпимо, но ведь он в лесу, где тут женщины? Но его просто распирает, он идет из леса на тяжелых ногах, и вот он уже на кромке моря, где бегает девочка с летящими ногами, она смеется ему в лицо, но его ноги вязнут в песке, они тяжелые и неповоротливые. Тогда девочка останавливается и идет к нему сама, и он не видит ничего, кроме ее пушистого лона, в котором его спасение и жизнь. «И смерть», – слышит он голос, но что такое смерть, если есть божественный миг? «А!!!» – кричит он, выбирая миг.