– Попросим Колю, – успокоил ее Юрай.
– Да, конечно, попросим, – ответила Анна. – Но ему нужен постоянный человек, а за это надо платить… И у него есть из чего, но ведь такой жадный… Да и не мое это дело в конце концов объяснять ему, что всякий труд стоит денег. Господи! Пошли мне работу и уважительную причину с ним распрощаться. Освободи от полурабства.
Вечером, проводив женщин, Юрай и Красицкий стояли у изгороди и говорили, какое нынче смутное время. Красицкий считал, что не надо было ничего трогать, что мы такой народ, что нас лучше не ворошить даже золотой валкой, для нас анабиоз – самое то, а прыть, которую нам искусственно всаживают, добром не кончится, что…
– Чего вы все молчите?! – закричал Красицкий на Юрая.
– Какую вам еще всаживать прыть, если у вас своей более чем, – засмеялся Юрай.
Красицкий хихикнул довольно. Перешли на легкие, «десертные», темы. На женщин. Старик сказал, что у жены Юрая есть шарм, но есть и гордыня.
– Чувствуется? – спросил он.
– Ну, когда как, – ответил Юрай.
– Я предпочитал женщин без этого.
– Гордыня – грех вселенский. Она не только у женщин, – ответил Юрай.
– Я не про ту гордыню, – рассердился Красицкий. Но уточнять не стал, а сказал, что намечтал новое кино, но все, все будет зависеть от того, найдет ли он девочку для главной роли. Юрай вздрогнул и пробормотал что-то про вечернюю свежесть. – Чистое существо, прекрасное изнутри и снаружи… – мечтал вслух Красицкий, – она погибнет, потому что стать хуже для нее невозможно. Вообще, красота – это миг… Хочу снять этот миг красоты…
– Почему миг? – спросил Юрай.
– Потому что потому… Красота – вершина, пик… Взошел, если тебе дано, и спускайся. На раскоряченных ногах, на жопе, с выпученными слезящимися глазами, с раскрытым от разреженности ртом… Или умри на вершине. С выбеленным бескислородьем лицом и струечкой крови по подбородку. Это так красиво. Синее, белое и красное.
– Как российский флаг, – засмеялся Юрай.
Красицкий повернул к Юраю какое-то враз посерьезневшее лицо.
– И правда! На самом же деле цвета смерти. Как это я не сообразил!
– Глупости! Синий цвет – это мудрость. Белый – святость. Красный…
– Кровь, как ни крути, – закончил Красицкий. – Тут без вариантов.
Вечер был удивительно тихий. Поэтому приближающиеся шаги Юрай услышал сразу.
– Кто-то идет, – сказал он. – В нашу сторону.
– Жаль, что нет собаки, – ответил Красицкий. – И ружья нет…
Шаги стихли. Юраю это не понравилось: они стихли не потому, что удалились, они стихли, потому что человек остановился. Где-то невдалеке стоял неизвестный (неизвестный некто) и как бы в подтверждение своего пребывания скрипнул веткой. А может, ветка скрипнула сама… Красицкий этого не слышал.