Бревно висело у него прямо над головой, цепляя крючьями веток волосы на затылке, но кому еще доверит себя венн, если не кровной родне да стальному клинку? Не подвели ни нож, ни родня. Сук распался под лезвием, как масло. Спасибо тебе, Брат Огня из племени вилл, пусть небо всегда будет просторно под крыльями твоего симурана!..
Бусый выпрямился.
— Бросай!
Змеенышев топляк с многопудовым глухим чмоканьем лег на прежнее место, просев во мху еще ниже, потому что его больше не поддерживал сук Парни вытирали рукавами рубашек мокрые лица.
Волчонок лежал на ладонях у Бусого, маленький, мокрый и жалкий, почти такой же бесформенно-смятый, как и его мать, но — живой. Пока еще живой. Вот он было решил, что уже стало все хорошо, и попробовал шевельнуться, но тут же взвизгнул и снова притих.
Бусый наклонился к нему:
— Держись, малышка.
Его ладони поили теплом замерзшего, измученного волчьего ребенка. Тот вдруг чуть повернул голову и… лизнул Бусого в щеку.
«Летун…»
Беспокойная память немедля подсунула предсмертное пожатие Летуновой пасти.
«А что, если…»
Нет. Летун был собакой, веннским волкодавом, а собак в роду Волков не держали. Зачем, если есть братья волки? Но братья волки обитали в лесу, а не во дворах. Такой не будет ждать хозяина на пороге и умывать ему языком заплаканное от горя лицо. Волк — плохая собака, как и собака — плохой волк. Кого выбрать? И надо ли выбирать?…
«Может, я скверный Волк., или не совсем Волк, я же только по отцу…»
Бусый шел, очень быстро шел, размашисто и мягко ступая. Быстрее в деревню, к дедушке Соболю! Вот бы еще изловчиться через тот завал с волчонком на руках перелезть? Ладно, там видно будет, не перелезем, так обойдем!
«А что, если я в самом деле нового Летуна на руках несу?…»
Солнце стояло уже высоко, когда венны разбрелись по Змеенышеву Следу в попытке сообразить, сколь же дорого обошлась победа их лесу, а стало быть, им самим. Не задело ли ближние ягодники и болотце, питающее ручей Бубенец? Не затронуло ли Журавлиные Мхи, на которых вернувшиеся птицы как раз выводили птенцов?…
Постороннему человеку Волки напомнили бы погорельцев, которые, отстояв половину дома, довольно-таки растерянно бродят среди головней, оставшихся от второй половины, и внешне бесцельно перебирают измазанную копотью утварь: что уцелело, что нет? Что может еще сгодиться в хозяйстве?…
Густо пахло разогретой солнцем смолой, точно на лесосеке, когда расчищают землю под огород.
— Я читал в книге про такой След, уразивший[1] землю Нарлак, — сказал Ульгеш. — Путешествующие доносят, будто он занимает чуть не четверть страны. Купцы гонят упряжных лошадей по два-три дня, не смея остановиться на отдых или ночлег!