— Горячка? — переспросил он, выбираясь из-под одеяла. — Ее следовало ожидать. Ничего. Справимся…
На самом деле он был не вполне уверен в благополучном исходе, но показывать этого не собирался.
Снаружи лил дождь, и, пока шли до бани, молодой нардарец держал над Мастером натянутую рогожу.
Обновленная линия Судьбы в самом деле упорно пыталась вернуться в прежнее русло, душа бедняжки металась по каким-то раскаленным расселинам и не могла найти из них выхода. Горный Кузнец призвал на помощь Светлых Богов и принялся за работу. Одну руку он сразу положил молодой матери на лоб, а другой медленно, с ложечки, стал вливать ей в рот загодя приготовленную настойку. Вскоре роженица задышала ровно и глубоко, на висках выступила испарина, жар спал. Пылающие расселины остались далеко за спиной, она выбралась на цветущий горный луг и, успокоенная, растворилась в его душистой прохладе.
Горный Кузнец не пошел больше спать, остался сидеть у постели. Время от времени щупал биение жил на запястье, прислушивался к тихому дыханию.
Все было хорошо.
Постепенно мысли старика вновь унеслись прочь.
«Бусый. Что будет с тобой наутро? Как помочь тебе, малыш?»
Поток Времени изливался из прошлого, неудержимо стремясь в будущее…
Бусый спал, свернувшись калачиком на земле, пока его не разбудило рассветное солнце. Он отвернулся от него и еще немного полежал, крепко зажмурившись. Тело ныло так, будто вчера он свернул непомерную работу или ввязался в драку, где его жестоко избили. «На самом деле я дома, Ульгеш обучал меня мкома-курим, я ударился и не смог встать. Сейчас открою глаза, а кругом все наши стоят…»
Убедить себя, будто падение в Бучило и полет сквозь туман были просто сном, странным и страшноватым, но всего лишь сном, — не получилось. Под щекой была незнакомая земля, совсем не та, что дома. Она пахла иначе. И утреннее солнце, от которого он пытался спрятать лицо, грело куда горячее, чем бывало дома даже в самые жаркие дни.
Нет, Ульгеш не учил Бусого мкома-курим. Он, наверное, пытался сейчас рассказать Волкам, где это его так отходили кнутом. А те качали головами, вполсердца ругали «головешкина сына» за нарушенный запрет и… вздыхали про себя с облегчением. Кабы не он, нескоро, может, еще избавились бы от родича-полукровки. А тут — будто ноша непосильная с плеч рухнула! На что он им — и венн, и не венн, и Волк, и не Волк, а уж бед от него! То Змееныш, то вот Бучило! Сгинул наконец, и ладно. И дорогу прочь указывать не пришлось. А то ерзай потом, вспоминая, как внучонка Отрады из рода изгоняли…
«И дедушка Соболь… Вот кому, наверное, теперь легче всех станет… Даром ли столько лет не сознавался в родстве!»