Конечно же, не на врачебную зарплату ездила бабонька в Испанию. “Володя”, ее муж “обеспеченный”, свозил. И вот вернулись они в горнило кризиса. И “Володина” коммерция просела неимоверно. Все впечатление от отпуска - насмарку. Уже три дня муж дома не ночевал. Куда-то срочно уехал.
Едва ощутимая волна злорадства исходит с того дивана, где разместились две нищенки. Что-то от бунтовщицы-анпиловки прорвалось в бабке с косынкой на голове. Не решилась она отбрить семидесятилетнего задаваку, так взяла и хоть в полголоса, но отреагировала хулиганской частушкой на монолог врачихи с испанским загаром. Продолжила концерт так: “Гуси-утки парами, а дела хреновые, хоть премьеры старые, хоть премьеры новые”… Последние слова проговаривала уже, встав и направившись снова куда-то в конец коридора, наверное, опять покурить.
Загорелая “терапевтша” озабоченно вошла в свой кабинет и начала прием.
Александр СИНЦОВ
НЕВОЗМОЖНО УБЕДИТЬ ЧЕЛОВЕКА, впервые попавшего на вещевой рынок, что беспорядочное действо, окружающее его, вовсе не есть пример всесветного надмирового хаоса, в который человечество рухнет в конце времен. Сумбурные языки гигантского рынка настигнут человека еще на дальних подступах, у метро, и, протиснувшись сквозь орущую и сметающую все на пути толпу закупившихся граждан, бомжей, нищих, таксистов, ему придется долго следовать по живой извилистой дороге, составленной из верениц торговцев с рук, мороженщиков, зазывал и цыганок. Торговки извиваются посреди людских потоков, уклоняются от коробов, улепетывают от милиции, но прочно держатся своего места, и все они, словно сирены, измождающие путника, на всем протяжении до входа на рынок сиротливо орут одним и тем же заунывным голосом: "Фломастеры-маркеры!" - будто сам призрак надмировой продавщицы спустился на землю, желая распродать все фломастеры мира.
Когда же этот человек достигнет, наконец, ворот рынка, просочится сквозь сито отдельных входов для торговцев и покупателей, перелезет, точно через пограничную засеку, турникеты и вольется в ревущую стихию рыночного моря, он будет сметен, растерзан, смят громадой торгового царства. Зрачки человека будут поражены непроглядной тьмой толчеи миллионов товаров и мешанины лиц. Слух перестанет повиноваться ему в оглушающей какофонии из надрывного крика тысяч торгующихся глоток, треска баулов, шелеста картонного хлама и сплошного гвалта про цены-курсы-цифры. А сознание его захлебнется в накатывающихся волнах древности, примитива, жажды золота, вражды, недоверия, гениальности, сметки, решительности держаться за свой хлеб зубами, торгового таланта, панибратщины и узости взглядов.