Прекрасно их понимаю.
…Матросы – что ходячие мертвецы. Еще страшнее моих ребят. Бледные и худые, в глазах – тоска. Проклятый корабль.
Мольтке встретил меня на пороге каюты. Выглядел он немногим лучше своих людей.
– Хайль Гитлер, господин капитан! – салютую.
– Хайль. Спасибо, что пришли, лейтенант.
…Корветтенкапитен Генрих Мольтке, Кригсмарине. Командир эсминца «Мюнхен», серия Z1936… Бывшего эсминца. Потому что даже моего неморского взгляда достаточно, чтобы понять: «Мюнхен» больше не боевой корабль. Одна дымовая труба. Все орудия сняты, кроме пары пушек среднего калибра. Корпус изуродован врезками и сваркой. Трюмы эсминца переделаны до неузнаваемости. Сколько переборок вырезали мои ребята вместе с матросами Мольтке и инженерами Ульмана – страшно вспомнить. И еще страшнее вспоминать, сколько всякого железа мы перетаскали на корабль…
А зачем, спрашивается? Ведь не в качестве балласта?
– Присаживайтесь, лейтенант. Шнапс?
– Спасибо, с удовольствием.
Мы взяли по рюмке, сели напротив, ненавязчиво оценили друг друга. «Прозит!» Выпили.
– У вас ко мне дело, господин капитан?
– Генрих. Зовите меня Генрих.
Вот это да. Мы знакомы больше месяца, и всегда были на служебной дистанции. Назревает откровенный разговор? Наверняка. Сначала Геверниц, теперь Мольтке. Не по тому же поводу?
– А вы меня Лангер. Так удобнее… Генрих, не правда ли?
Мольтке улыбнулся.
– Правда, Лангер. Как вам шнапс?
– Отлично. Так о чем могут поговорить два образованных немца?
Пауза. Вот, сейчас…
– О поражении. Два образованных немца, Лангер, могут поговорить о поражении.
– Но…
– Успокойтесь, Лангер. Здесь невозможно записать разговор. Машины профессора Ульмана уничтожат любую запись в считанные мгновения. Здесь и магнитофон-то не включается. По сути весь корабль, – он усмехнулся с горечью, – МОЙ корабль – гигантский магнит. Каждую секунду здесь я чувствую – Геббельс назвал бы это мистическим чувством – чувствую, что умираю вместе с «Мюнхеном»… И это не метафора, это – правда. Вы знаете, что такое для моряка – его корабль?
– Вы не боитесь, что я донесу на вас, Генрих?
– Мне кажется, вы не из таких… В любом случае, остается мое слово против вашего. Сколько мне лет, по-вашему?
– Шестьдесят?
– Сорок шесть. Я умираю вместе с кораблем, не забыли?…
…– Хотите метафору?
– Хочу.
– Представьте, что этот корабль – Германия. Его изуродовали, превратили из прекрасной боевой машины – в лучшие времена мы давали 31 узел! – в уродливое чудовище, которое пожирает свою команду. Вы видели моих матросов?
– Видел.
– Мне стыдно, Лангер, – сказал Мольтке. – Перед командой. Перед «Мюнхеном»… И, что самое страшное, мне стыдно перед Германией. Если бы я мог вернуться в тридцать третий год… Один выстрел, Лангер. Всего один. Для вас не звучит кощунством?