Обед закончился, и мы остались наедине. Я молча смотрел, как двигаются ее губы.
– Генри?
Что-то самовнушение ни черта не работает. «Я хочу тебя поцеловать».
– Генри?… Ген-ри! – пауза. – Ришье!
Я очнулся. Давно я не слышал этого имени. Странное все-таки ощущение – словно зовут кого-то другого, не меня. Недаром в ответном послании я просил называть себя графом Тасселом – вроде как для сохранения тайны. Кстати…
– З-зачем я з-зд-десь?
Короткая пауза. Лота взглянула на меня, усмехнулась:
– Значит, ты получил мое послание?
«Верно. Ты, кстати, мне книгу испортила, сестрица. Знаменитый трактат Эмберли «О войне», первое издание. Их всего-то штук двадцать было».
– В-верно. Ты м-мне к-книг-г…
Проклятье! Фраза в голове сложилась гладко, а на деле получается кошмар. Я вспоминаю о своем заикании, когда уже открыл рот. И продолжать невыносимо, и бросать на полпути нелепо.
– Ришье, – сказала Лота, – ты же не заика. Хватит притворяться. Я серьезно!
Я поднял брови. Интересно, как бы отреагировали мои родственники, если бы я однажды пришел без головы? Сказали бы: Ришье, хватит дурачиться? Или, наоборот: наконец-то ты перестал делать вид, что она тебе для чего-то нужна?
– Это ведь – очередная игра, правда? Ришье, хватит уже, – она улыбкой смягчила суровость тона. – Я вижу тебя насквозь, братец! Раньше ты играл лучше. – Лота шутливо ткнула меня под ребра. – Не сочти за упрек, но увлечение провинциальными актрисами тебя совершенно испортило.
Да уж. Я развел руками. Присел за письменный стол, вынул из чехольчика на поясе незаменимое «вечное перо». Нарочито серьезно начал выводить одну букву за другой, передразнивая манеру Венселя, нашего с Лотой учителя грамматики в детстве. Лота прыснула.
«Так вот в чем дело, – написал я. – Меня раскусили. А я-то думал: почему мое заикание никого не удивляет? Проклятые неверующие! Ведь на самом деле я заколдованный принц из заморских стран, которому враги пытались отрезать язык, но промахнулись и отрезали совесть».
Она рассмеялась. Хорошо.
– Ты неисправим. Ладно, если тебе так нравится, продолжай. Я соскучилась по твоему чувству юмора, братец. – Она помедлила и сказала негромко, грудным хрипловатым голосом с режущим «р»:
– И по тебе, Ришье.
Комната сделала попытку опрокинуться. Я молчал, пережидая головокружение.
– Я-я… – в горле пересохло. В ладонях поселился зуд. Я хочу к тебе прикоснуться. Хаос, где мое проклятое самообладание, которым я так гордился?!
Что вы со мной делаете, женщины?
– Знаешь, братец, – короткий смешок. Она смотрела мне в глаза. – Твое молчание делает тебя таким отстранено загадочным.