– Эй, кудрявая, давай деньги! Видишь вон ту тропку? Бабка по ней шла. А я останусь, у меня тут дела…
Взяв у меня законно им заработанные пятьдесят рублей, Альфонс подбежал к мусорной куче и принялся в ней копаться. Я пошла по тропе, указанной им, в лес. Здесь было так хорошо, прохладно, белоствольные березы окружали меня со всех сторон, в траве росли голубые колокольчики. Где-то в листве распевали свои трели невидимые глазу птахи. Я шла по едва заметной тропке. Кто проложил ее и куда она вела? Сейчас мы это узнаем! Через несколько минут я увидела, что тропинка раздвоилась: одна стежка повернула направо, в глубь леса, другая – налево. Я пошла по той, что повернула в сторону деревни, и вскоре вышла из леса на дорогу. Мусорная свалка теперь оказалась по другую сторону от меня. Я вернулась к ней. Альфонс все еще рылся там, со знанием дела отсортировывал посуду. Кресло, как я поняла, тоже удостоилось почета быть отложенным в сторонку. Увидев меня, Альфонс сказал восторженно:
– Ты только посмотри, что люди выбрасывают! А?! Какая посуда!
– Китайский сервиз, – согласилась я, – на трюмо из красного дуба он будет великолепно смотреться.
– Знатная свалка! Иногда даже жрачку хорошую выбрасывают! – доверительно сообщил Альфонс. – Я здесь один раз в банке такие грибы нашел! Сначала думал, раз выбросили, значит, плохие. И взял на всякий случай, банка мне понравилась, красивая такая… А Клавка моя в грибах шарит, она сказала, что грибочки знатные, вполне их похавать можно. Ну, мы их и стрескали, под сто грамм. Ничего, нормальные, жареные, с луком и морковкой…
– Альфонс, когда это было?! – Я даже вздрогнула.
– Давно, точно не помню. В начале месяца…
– Банка у вас сохранилась?
– Да ты че, Клавка мне знаешь…
– Я не собираюсь ее забирать, просто покажи. Я только погляжу на нее – и все!
Альфонс посмотрел на меня с недоверием. Он помялся с минуту, почесал шею, потом живот.
– Ладно, – сказал он наконец, – покажу. Иди к своей машине. Я скоро туда подойду. Мне вдвоем с тобой в деревне показываться нельзя.
Я вернулась к даче Виктора. В ожидании моего нового знакомого пошла к другим соседям Виктора, постучалась в калитку. На мой стук открыл старик, Илларион Сигизмундович, так он представился. Как выяснилось, он тоже был на пенсии и жил на даче круглый год. Он сказал, что знает о смерти своего соседа и очень огорчен. В тот день он слышал только музыку, смех и веселые крики. Вообще, молодежь распустилась, ведет себя слишком вольно! Кто еще приезжал или приходил к соседу – он не знает, не видел. Когда все там расшумелись, он ушел в дом, читал книгу. Его позвали быть понятым только утром, в понедельник. На следующей даче никого не оказалось – рабочий день, хозяева, должно быть, в городе.