Придерживаясь этой техники, Фрейд освободил катартический метод Брейера от элементов гипноза. Цель осталась прежней – дойти в воспоминаниях пациента до травмирующей ситуации, чтобы благодаря выявлению на свет истины устранить его невротические симптомы. Технический прием иной – не введение пациента в гипнотическое состояние, а работа с ним в состоянии его бодрствования.
Пациента укладывали на кушетку, просили закрыть глаза и сосредоточить свое внимание на одном из истерических симптомов. Пациент должен не только сосредоточиться на конкретном симптоме, но и вспомнить все то, что могло бы помочь выявлению истоков его происхождения. Для достижения этой цели Фрейд задавал наводящие вопросы, настойчиво требовал от пациента, чтобы он воскресил в памяти все воспоминания. В том случае, если ничего не получалось и пациент говорил, что он ничего не помнит, Фрейд прибегал, по его собственному выражению, к «небольшой методической уловке» – наложению руки на лоб. Он слегка нажимал своей рукой на лоб пациента, убеждая его в том, что к нему обязательно придут какие-нибудь мысли или воспоминания. После неоднократных попыток, когда при помощи руки Фрейд настойчиво требовал от пациента извлечения воспоминаний из его памяти, у того появлялись некоторые мысли, которые он и излагал своему врачу.
Из клинической практики
«Разъяснения, получаемые благодаря процедуре давления, иногда возникают в очень странной форме и в обстоятельствах, делающих заманчивым предположение о бессознательном интеллекте. Так, я вспоминаю одну даму, много лет страдавшую от навязчивых представлений и фобий, которая рассказывала мне о возникновении заболевания у нее в детстве, но не могла назвать причину заболевания. Она была искренней и интеллигентной и оказывала лишь небольшое сознательное сопротивление. (Здесь я хочу заметить, что психический механизм навязчивых представлений имеет очень много внутреннего родства с истерическими симптомами, и поэтому методика анализа в обоих случаях должна быть одинаковой.) Когда я спросил эту даму, видела ли она что-либо или не появилось ли у нее какое-нибудь воспоминание при давлении моей руки, она ответила: „Ни то, ни другое, но мне вдруг пришло в голову одно слово“. – „Одно-единственное слово?“ – „Да, но оно звучит очень уж глупо“. – „Скажите его все-таки“. – „Старший дворник“. – „Больше ничего?“ – „Нет“. Я надавил еще раз, и опять у нее всплыло пришедшее ей на ум слово. „Рубашка“. Теперь я заметил, что здесь имеется новая форма ответа, и повторными надавливаниями я способствовал получению бессмысленного на вид ряда слов: старший дворник – рубашка – кровать – город – телега. „Что это должно означать?“ – спросил я. Она мгновенно подумала, потом сказала: „Это может быть только та история, которая мне сейчас приходит к на ум. Когда мне было 10 лет, а моей старшей сестре – 12, у нее однажды ночью случился припадок острого возбуждения. Ее пришлось связать и отвезти в город на телеге. Я знаю точно, что с ней справился и сопровождал ее потом в лечебное учреждение старший дворник“.