– Пан думает, в дом пошла бомба? – перехватив его взгляд, усмехнулся сапожник. – Нет, пусть пан так не думает, нас не бомбили. Зачем им кидать бомбы на наш городок? Россияне уходили быстро, а немцы так же быстро наступали. Прогремели танки, пробухали пушки – и уже другая власть. То случился пожар, проше пана. Большой пожар.
– Кто сгорел? – почесывая одной ногой другую, лениво поинтересовался Семенов, стараясь выглядеть любопытным обывателем, охочим до любых новостей: лишь бы нашлось потом, что рассказать в своей деревне после возвращения из города. И тут же ему пришла в голову другая мысль: стал бы местный селянин тратить деньги на ремонт обуви? Шут его знает, но теперь уже поздно давать обратный ход.
Придется ему жестоко поторговаться при расплате за работу, тем более что заранее цену не обговаривали, а что здесь почем, хорошо известно.
– Болтали, старуха сгорела, хозяйка, – принимаясь за второй ботинок, мотнул головой в сторону окна сапожник. – Жила с постояльцем или родственником.
– Тот тоже сгорел?
– Ни, милостивый пан, спасла Пресвятая Дева Мария, – сапожник небрежно перекрестился на католический манер, и Павел Романович последовал его примеру. – Или святой Церкви заступник и оборонитель наш от пожаров вовремя увел его. Одна старуха и сгорела. А постоялец ее пропал.
– Бывает, – равнодушно откликнулся Семенов. – Сейчас это недолго. Был человек и нету.
– Я не про то. Просто ушел и больше не вернулся. Загинул альбо нет, не знамое дело. Тут, да будет известно пану, другие события происходили. Немцы какого-то смертника искали, листовки клеили, дома обыскивали. Чего уж пожар? Так и хватали на улицах всех подряд.
– Нашли?
– Кто их знает, – рассудительно ответил сапожник, подавая готовую пару клиенту. – Разве ж они нам об этом скажут? Россияне на самолетах стали летать, станцию бомбами забрасывали, вот то, я скажу пану, был пожар! Упаси Пресвятая Дева от такого. А это, – он пренебрежительно отмахнулся в сторону окна, – по сравнению со станцией, тьфу, мелочевка. У вас летают?
– Больше ночами, – завязывая шнурки, нехотя сказал Семенов. – Гудят в темноте, поди разбери, чьи аэропланы. Сколько я должен?
Торговался он азартно, взывая к совести сапожника и призывая в свидетели пана Езуса, клянясь здоровьем родни и своим собственным. Наконец сошлись. Отсчитав сапожнику мятые засаленные бумажки и мелочь, Павел Романович попрощался и вышел. Проходя мимо окна мастерской, заглянул в него – сапожник опять набрал полон рот деревянных шпилек и вгонял их одну за другой в подошву надетого на лапу ботинка.