По ее щекам покатились слезинки, плечи мелко задрожали, и Кривошеин, неумело обняв ее, начал гладить по спине, приговаривая:
– Ты это, девка, брось… Слышь, брось. Вредно это для тебя теперь. Сколько уже?
– Два месяца, – уткнувшись лицом в его плечо, глухо сказала она.
– Дела, – протянул Сергей Иванович.
Этого еще не хватало. Гоняет там где-то майор Волков и не знает, что у его невенчанной-нерасписанной намечается прибавление: то ли сын, то ли дочь. И действительно, куда ей здесь с малым дитем податься, когда ни родни, ни жилья, ни бабок с дедками.
– Родня-то, как? – легонько отодвигая девушку от себя и заглядывая в зареванное Тонино лицо, участливо поинтересовался Кривошеин. – Не осудят? Примут?
И тут же пожалел о своем вопросе – нашелся, дурень, чего спросить. И так, небось, тошно ей, хоть в прорубь или в омут головой, а ты выпытываешь-выспрашиваешь, не ведая жалости. Что же война делает с людьми, да и сами люди друг с другом?
– Ладно, ладно, – успокаивая, он встряхнул Тоню за плечи. – Не реви, похлопочу, придумаем чего. Да не реви, говорю, поедешь в свою Москву, договорюсь. Где его искать, знаешь? Антона твоего?
– Зачем? Зачем искать? – вытирая глаза концом косынки, она тонко всхлипнула. – Нужны будем, сам найдет, а навязываться…
– Дура, – не выдержав, в сердцах выругался Кривошеин. – Он же и знать ничего не знает! Его в тот день пихнули в самолет, и полетел. Служба наша такая и жизнь такая, а ты – «зачем». Прекрати реветь, кому сказал! Уладится все. Достану я тебе пропуск, телеграмму дашь, чтобы встречали, а твоего суженого сам поищу.
– Не надо, – достав из кармана халата маленькое зеркальце, она поправила выбившиеся из-под косынки волосы. – Не надо, Сергей Иванович, это я сама так решила и все. Добудьте пропуск и спасибо на том. Извините, пойду я.
Пожав на прощание ее узкую горячую ладонь, он остался стоять посреди приемного покоя – кряжистый, меднолицый, с фуражкой в руке. Мелькнул на лестнице белый халат, как проблеск – слабая улыбка, – и Тоня ушла.
«Может, так и надо? – выходя из здания госпиталя, подумал Кривошеин. – Мужикам воевать, бабам рожать, чтобы и в самую страшную годину не переводился род человеческий. Вон сколько полегло, народу не хватать будет, а тут родится чья-то невеста или новый солдат возвестит о себе криком, освободившись из материнского чрева. Сообщить надо бы Волкову, да вот только не навредишь ли этим ему еще больше, после рапорта Первухина? Кто знает, как там дела повернулись, а домашнего адреса нет. Подождать, пока сам объявится?..»
Так ничего и не решив, он поехал к себе, черкнув для памяти на папиросной коробке о пропуске для Тони…