Шагая следом за участковым, Тукин вспомнил подполковника Козлова. Похлопав ладонью по своей блестящей лысине, Николай Демьянович говорил:
– Ты мне головой за это дело отвечаешь, понял? Головой! Чтобы все на пузе пропахали, каждую дачу, каждый дом обнюхали, всех через частое сито перетрясли. Нет у нас права упустить их, понимаешь?
Тукин понимал. Обнюхивали, лазили, пахали, перетрясали, но пока безрезультатно. Кругом печать запустения, и ему все чаще приходила в голову крамольная мысль: будет ли кому потом, после грядущей победы, все здесь снова обживать, сажать овощи на огородах, взрыхлять землю у корней слив и яблонь, мыть уцелевшие стекла, сметать наросшую по углам паутину? Пожалуй, тут вражеским агентам прятаться не с руки – каждый чужой на виду, холодно да и не затеряешься. Однако проверять надо, проверять и проверять, день за днем, а время идет.
Поселки удивительно напоминают друг друга – даже ворон в них не видно, нечем питаться помойным птичкам-санитарам. Сменялись участковые, названия станций, но все та же тишина, подтаявший снег, забитые шершавыми досками-горбылями окна. И никаких результатов.
Досыта намаявшись, зашли передохнуть и маленько обогреться к знакомому участкового – однорукому старику, живущему неподалеку от станции. Тот поставил на плиту чайник, ловко орудуя одной рукой, вынул из печи чугунок с вареной картошкой, пригласил к столу.
– Дрова ить кругом, – хитро улыбаясь в прокуренные усы, объяснил он гостям. – А картошка сама растет, несподручно, конечным делом, с одной клешней, но есть захочешь – нароешь.
– Работаете? – беря горячую картофелину, поинтересовался товарищ Тукина.
– А как же, – усаживаясь на некрашеный табурет, буркнул старик. – При железке, на складах состою. Я своей кормилицы, – он кавнул на пустой рукав, – еще на Гражданской лишилси, сыны воюют, а жена померла. Чего делать, жисть такая.
– М-да, это точно, – участковый вытер со лба пот. – Мою девчонку тоже в военкомат носило, хотела сестрой медицинской, да мала еще. Устроилась на почту, письма разносить. Ну, глупая еще, пришла к Благовидным, да ты их знаешь, – повернулся он к хозяину. Тот согласно крякнул. – Кричит: «Вам письмо с фронту!» А мать ихняя взяла да и рухнула об пол. Похоронка! Девка моя пришла домой ни жива ни мертва, сумку почтовую бросила и в рев: не пойду больше, что, мол, я, с ранних годов как смерть по домам стучуся. Насилу успокоили. И дитям достается. Разве такой я ей доли хотел – похоронки разносить?
– «Казенные письма», как в деревне говаривают, – подтвердил старик-хозяин. – Почтальонши их норовят под дверь сунуть, а уж когда несет, то знает, с лица бледная становится, ровно не живая. Да разве только они? Весь народ мучит проклятый Гитлер.