Джулия кивнула.
– И что он не придет?
– Нет, – подтвердила она.
– Вы уверены?
– Да.
– Он употребил именно это слово – «отменить»? – спросила я.
– Именно это.
– Вы не могли, – извините, вы ведь новенькая, – вы не могли как-то ошибиться, а? Или перепутать?
– Нет. Он сказал «отменить». Он сказал: «Пожалуйста, не могли бы вы передать Тиффани Тротт, что, боюсь, я вынужден отменить». Именно так он сказал.
– Отменить, а не появиться с минуту на минуту? – спросила я. – Послушайте, Джулия, могу я снова уточнить? Он сказал: «отменить»? Это правильно? Давайте по буквам: «О-Т-М-Е-Н-И-Т-Ь».
– Да. Отменить. Он сюда не придет. Отменить.
– И вы абсолютно в этом уверены? – спросила я снова.
– На сто процентов, – ответила она.
– Понимаю, – сказала я, теребя подол моего нового теннисного платья. – Значит, он не придет.
– Нет. Не придет.
– Понимаю, – повторила я. – Он отменил.
– Да, да. Он отменил. Затем появился Алан.
– Привет, Тиффани, – сказал он. – Какое у вас великолепное платье.
– Спасибо, – пробормотала я рассеянно.
– Вы с кем-нибудь играете? – спросил он.
– Нет, – ответила я угрюмо.
– А почему бы вам не сыграть вдвоем? – предложила Джулия. – Алан, вы ведь не против сыграть еще раз? Вам необходимо практиковаться перед турниром.
– Конечно, – согласился он. – Пойдемте, Тиффани.
– Э-э, ладно, – пробормотала я. – Хотя, знаете, я бы… если честно, то мне как-то не хочется сегодня играть. Совсем нет настроения, – сказала я, снимая свою новую головную повязку. – Лодыжка немного побаливает. Да и похоже… дождь собирается. Послушайте, Джулия, могу я уточнить раз и навсегда, чтобы исключить возможность какого-то недоразумения. Патрик не придет. Это так?
– Да, это так, – подтвердила она.
– Он сказал: «Я отменяю». Правильно?
– Правильно.
– И это был тот самый Патрик Миллер, да?
– Ну, а вы разве знаете другого? – спросила она.
Хороший вопрос. Очень хороший вопрос.
– Нет, – ответила я уныло. – Не знаю.
Я поднялась наверх в раздевалку, а нож тем временем поворачивался в моем сердце. Я сняла жакет от Сержио Тачини, платье от Фреда Перри, новые кроссовки «Уилсон», носки из «Белой лилии» и надела повседневную одежду. А потом отправилась домой. И когда я открыла дверь, мой автоответчик не подмигивал мне, утешая обещанием каких-то правдоподобных объяснений от Патрика. Он просто безучастно уставился на меня. Он молчал. И еще одно меня поразило: Патрик разговаривал с Джулией, так почему он не мог попросить подозвать меня к телефону, чтобы лично объяснить свое отсутствие или по крайней мере извиниться? Я этого вообще не могла понять. Потом я села за кухонный стол, положила голову на руки и заплакала. Прямо-таки разрыдалась. Слезы ручьем текли по лицу. Я взглянула на себя в зеркало, висевшее в холле: щеки в грязных потеках коричневой туши, веки покраснели и набухли, между бровей и в уголках рта появились складки. Мое лицо, обычно такое гладкое, сморщилось от разочарования и горя, и… дзинь! дзинь! Дзинь! Дзинь!