Соня кинулась к своей сумке, вытащила мобильник.
- Я почти уверена, что не получится, но все таки попробую заснять. Тут довольно мощная видеокамера, правда, я еще ни разу ею не пользовалась. Череп лучше поставить на табуретку, так удобней.
С телефоном в руке Соня медленно передвигалась вокруг табуретки на коленях. Дима светил фонарем на череп, направлял луч то в затылок, то в глазницы. Орлик отошла подальше, в угол.
- Мне немного не по себе, - призналась она и натянуто улыбнулась, - я лучше потом посмотрю, на экране.
Действо длилось минут десять, в полной тишине, слышен был только шорох Сониных джинсов по плитке пола и мягкий гул люминесцентных ламп. Наконец Соня поднялась с колен. Дима выключил фонарик.
- Череп убираем в сейф прямо так, голышом? - спросила Орлик.
- Конечно. Что ему сделается? - Соня сохранила отснятое, бросила телефон в сумку. - Пойдемте наверх, там перегоним в компьютер и просмотрим. Сама не знаю, что получилось.
Москва, 1922
Валя Редькин жил один, в крошечной комнате туго уплотненной квартиры на Сретенке. Он так ослаб, что Михаил Владимирович не решился везти его туда, оставлять одного, и повез к себе.
Утром Валя крепко спал, Михаил Владимирович не стал его будить, уехал в больницу, провел там весь день. Доктор Тюльпанов пытался узнать подробности операции, уговаривал позвонить Бокию, сказать, чтобы ни в коем случае не выпускали из тюрьмы Уфлиса.
- Операция самая ординарная, под гипнозом больная уснула, пуля повредила несколько брюшинных вен. Больная потеряла слишком много крови, в этом вы, Николай Петрович, оказались правы. Спасти ее не удалось, - сухо сообщил профессор, - звонить я никому не стану. Пусть там, на Лубянке, сами решают, кого сажать, кого выпускать.
- Обиделись, что я ушел? - вкрадчиво спросил Тюльпанов. - Подумали, я испугался, не хочу влезать в это?
- Перестаньте, Николай Петрович, честное слово, мы с вами не гимназисты младших классов, чтобы обижаться, - поморщился профессор.
- Стало быть, вы меня не осуждаете? А то я переживаю, вдруг вы думаете обо мне дурно?
Михаил Владимирович только улыбнулся в ответ.
- Вот, чтобы вы поняли, как я к вам отношусь, я сам сегодня же непременно позвоню на Лубянку и потребую держать Уфлиса взаперти, под стражей, - пообещал Тюльпанов.
Однако звонить не пришлось. Бокий лично явился в больницу и первым делом сообщил:
- Уфлис признался, что сам выстрелил в Аделаиду Карасеву, из ревности. Лена Седых уже передала мне пулю, мы проведем экспертизу, но в общем, и так все ясно. Где Редькин?
- У меня. Спит.