- Хочешь взглянуть, не пробиваются ли волосенки? Нет, Петр. Никаких новых волос, и зубы не режутся. Ногти лишь слегка обломались, но не растут. Кожа шелушилась, однако не стала свежей и глаже. Все не совсем так, как нам казалось. Я вряд ли превращусь в семидесятилетнего юнца. Я так же стар и безобразен, только вот ноги ожили. Кажется, голова заработала чуть лучше. Стало быть, нужно именно это, и ничего больше.
- Кому нужно?
- Не знаю. Может быть, тебе, Соне или бедняге Максу, которого они убили. Во всяком случае, не мне. Я бы предпочел не возвращаться. Но, уж коли так случилось, будь добр, свари кофейку, только настоящего, крепкого. Сумеешь?
Петр Борисович смиренно кивнул и ушел на кухню. Он рад был остаться в одиночестве, отойти от потрясения, даже двух сразу потрясений, и неизвестно, которое сильней. Первое - старик, почти твердо стоящий на ногах. Второе - слова старика о том, что он вовсе не рад чудесному исцелению.
Москва, 1922
Валя Редькин вывел больного из летаргии, заверил его, что после операции боль будет совсем слабой и скоро пройдет. Организм не отравлен наркозом, он легко восстановится. Осмотрев проснувшегося Линицко го, Михаил Владимирович подтвердил, что Валя прав. Больной выглядел отлично, пульс, зрачки, рефлексы в полном порядке.
- Слава, ты помнишь что нибудь? - спросил Бокий.
- Ничего не помню. Отстань, будь любезен, - ответил больной и закрыл глаза.
- Ты говорил во сне, - прошептал Бокий, склонившись к его уху, - ты произносил очень странные монологи.
- Читал Гомера в подлиннике и комментировал все элементы таблицы Менделеева, - громко произнес Валя, заметив, что по коридору к ним направляется группа изгнанных из операционной товарищей во главе с Тюльпановым.
- Ну как? Что? - спросил Тюльпанов, нервно дергая себя за седой ус. - Запись есть?
- Все благополучно. Фонограф там, в операционной, - ответил Бокий, - ступайте, слушайте на здоровье.
- Хотелось бы не только запись, но и очевидцев услышать, так сказать, из первых рук, - бойко встрял молодой чекист Гриша.
- Очевидцы устали, - Валя одарил всех любезной улыбкой. - Настолько устали, что могут многое забыть и напутать. Другое дело фонограф. Я бы на вашем месте поспешил обратиться к надежной, честной машинке.
Товарищи всем табуном отправились наконец в операционную. Михаил Владимирович, Валя, Бокий вместе с больным на каталке проследовали дальше, по коридору.
- Почаще бы так, одним только внушением, без всякой химии, - сказал профессор. - Наркоз сам по себе дает столько тяжелых осложнений.
- Мечты, мечты, - Валя вяло махнул рукой. - Слушайте, я сейчас умру на пару часиков, не пугайтесь, не трогайте меня, пожалуйста. Мечты, мечты, где ваша сладость? Где вечная к ним рифма - младость? Уродов вроде меня на свете мало, может, я вообще один такой.