Мелфорд опустил стекло:
— Запрыгивай.
Я продолжал идти своей дорогой, но Мелфорд медленно поехал следом за мной.
— Я не хочу.
— Да брось. Так и будешь весь день ходить туда-сюда и пинать камешки? А у меня тут кондиционер, музыка, остроумная беседа, в конце концов.
Я сказал себе, что у меня просто нет выбора, что этот парень все-таки убийца, а умные люди с убийцами не спорят. Но я почему-то уже не боялся Мелфорда. Ну не то чтобы совсем не боялся: я не стал бы, к примеру, его провоцировать и не хотел бы оказаться поблизости, когда кто-то другой будет это делать. Но сколько бы народу он ни убил, он был все-таки не Ронни Нил и не Скотт: вот их я боялся по-настоящему.
Я со вздохом кивнул, и Мелфорд тут же остановил машину. Я зашел с пассажирской стороны и влез внутрь. Пару минут мы просидели в полной тишине, а за окном меж тем мелькали дома, жилые фургоны, торговая площадь с магазином «Кей-март»,[51] спортивной лавкой и итальянским рестораном. В человеке, который выходил из «Кей-марта», я узнал Галена Эдвина, того самого парня, в доме которого я чуть было не сорвал тот самый большой куш. Это было совсем недалеко от того места, где я торговал вчера.
Увидев, что я смотрю на торговый центр, Мелфорд произнес:
— Господи, я обожаю Флориду!
— Шутишь, что ли? А вот я ее ненавижу! Жду не дождусь, когда уеду отсюда.
— А по-моему, это ты шутишь. Это же замечательный край. Ни искусства, ни безусловных ценностей. Даже никакой более или менее определенной культурной ориентации. Здесь имеют значение только две вещи — недвижимость и магазины. Гольф-клубов здесь больше, чем школ, а кварталы из сборных домов растут и развиваются, как метастазы у ракового больного. А население? Стареющие люди, которые водят машину, как безумные подростки, ку-клукс-клан, все эти заправилы наркобизнеса, а ураганы, а лето круглый год?
— По-моему, все это отвратительно.
Мелфорд покачал головой:
— Когда живешь во Флориде, приходится ко всему относиться с иронией, а это здорово спасает от власти ложных представлений.
— А я бы хотел уехать и никогда больше не возвращаться, — ответил я.
— Ну что ж, значит, у тебя свой взгляд на вещи.
Мы проехали в полном молчании еще минут десять, пока я наконец не спросил, куда мы, собственно, едем.
— Увидишь.
— А я хочу знать сейчас.
Несмотря на необъяснимую симпатию, которую я испытывал к Мелфорду вопреки всему, что происходило на моих глазах, такая постановка вопроса выводила меня из себя. Я терпеть не мог, когда мне надевают на глаза повязку и оставляют в неведении.
— А ты, похоже, не в меру любопытен.