Но, видимо, подобной решимостью обладал только Рикуин. Ибо ни достойные епископы, ни королевская чета, ни сановники герцога не желали так легко лишаться жизни. Право сильного всегда считалось законом, и уж если сила была на стороне Гизельберта, они готовы были признать его права. Зашумели, стали говорить все сразу.
Гизельберт поднял руку, принуждая их к тишине.
– Мессир, отец мой, – обратился с необычной для него почтительностью к Ренье, даже поклонился, прижав руку к груди. – Бог мне свидетель, я не совершил ничего предосудительного, только хотел восстановить справедливость, восстановить свои попранные права. Вы же, лишая меня права преемственности, не только нарушаете франкский закон, по которому земельное наследие не должно доставаться женщине – ребенку в данном случае, – но и совершаете непоправимую ошибку, передав права нашего рода бастарду. Ибо сия женщина, кою вы возвеличили до титула правительницы Лотарингии, недостойна вашего доверия, а ее развратный образ жизни дает повод сомневаться, что ее дочь Адель рождена от семени вашего.
В зале стояла напряженная тишина. Эмма начала нервно дрожать, чувствовала устремленные на нее со всех сторон взгляды. Ренье тоже перевел взор с сына на нее. И, как ни странно, в его глазах был не вопрос, гнев или упрек – в нем была мольба, почти приказ. И Эмма взяла себя в руки. Вскинув голову, повернулась к Гизельберту.
– Вольготно же вам так порочить других, Гизельберт, хотя вы сами не являетесь образцом добродетели, прославились своим распутством, предательством и непокорностью. Я уже не говорю о том, что вы осмелились нарушить закон божьего перемирия в святую ночь и, захватив больного родителя, силой оружия пытаетесь вынудить его признать ваши права.
Она сама была поражена тем, как громко и твердо звучал ее голос. И увидела, что в глазах Ренье засветился веселый огонек. Он явно ободрял ее. Даже кивнул. Потом попытался выпрямиться.
– Я уже принял свое решение, Гизельберт. Вы были дурным сыном, и даже если сила сейчас на вашей стороне, то не ожидайте, что я скажу «аминь». Я проклинаю вас, лишаю наследства и повторяю, что готов подтвердить, что ваши права на законном основании передаю своей дочери Адели.
Он ужасно коверкал слова, но смысл их все же был ясен. Гизельберт побледнел. Он мог, опираясь на силу, добиться своего. Но слова Ренье, его упорство стали бы поводом для того, что в Лотарингии вспыхнут мятежи, многие не признают его законным наследником и неизвестно, как долго ему еще придется отстаивать права на герцогскую корону.