— А что такое талант? Вы ж так и не сказали мне, что такое талант!
Колмогоров пожал плечами:
— Талант, между прочим, это созвучие…
— Чего с чем? — опять сорвалась Надя.
— Созвучие — способность создать мелодию из того, что чувствуют люди, — пояснил Колмогоров и, запнувшись, добавил: — Но звучит, впрочем, и ночной горшок. Тоже резонаторная емкость.
— Ночной горшок? — ошеломленным эхом откликнулся Новосел.
— А вы что: предпочитаете благонамеренную бездарность? — выпалила Надя.
Ее заносило. В душе она, конечно, помнила, что дерзит одному из самых влиятельных людей искусства, помнила и уже сейчас знала, какими невинными словами будет рассказывать потом приятельницам о своей потешной храбрости.
— Пустой разговор, — замкнулся Колмогоров.
Наступило молчание. Надя звякнула ложечкой в чашке, где осталась одна гуща. Колмогоров глянул на забытого посреди кабинета артиста, которого пора было отпустить.
— Может, и правда, ночной горшок… — протянул Новосел, преодолевая себя.
— Генрих, — оборвал его Колмогоров, — я что попрошу: займите гостью, покажите театр, мастерскую, а я — всё. Через двадцать минут репетиция.
Мгновение Генрих смотрел, будто не понимая. А Надя, наоборот, вскочила.
— Вячеслав Владимирович, — виновато сказала она на прощанье. — Я все напишу, как вы сказали.
Колмогоров неопределенно кивнул.
— Володя… — повернулся он было к Чалому.
Но Куцерь, который не раз уже переменил позу, который опирался рукой на спинку стула, как ничем не связанный, готовый расслабиться человек, который примерился было сесть, но раздумал, — Куцерь нервами ощущал разлитое в скуке ненужных слов унижение.
— Да, господин художник, покажите гостье зеленую женщину, — сказал он вдруг, резким движением дернул шляпу, чтобы нахлобучить ее на обмотанную бинтом голову, не преуспел в этом, и повернул к выходу.
— Куцерь! — крикнул Колмогоров.
Однако артист уж не мог остановиться, не смазав эффекта.
Дурное несогласие, что-то склочное и бестолковое растекалось по коридорам театра. И Надя, и Генрих не считали возможным как-либо поминать и тем более обсуждать задевшую обоих выходку Куцеря, но прежнего удовольствия в их отношениях уже не было.
— Что это все значит? Штанкет, повязка, выговор, — спросила Надя, когда они поднимались с Генрихом в мастерскую.
— Пьянка, — отрывисто бросил художник, не глянув.
Надя усмехнулась: живо тронувшись, отношения их развивались по накатанному пути. Сразу от многообещающего начала, пропустив за очевидностью середину, они с мужчиной перешли к малоприятному и занудному по все той же очевидности финалу. Новосел погрузился в свои заботы, несомненно важные, мужские заботы, и не замечал ее, будто прискучившую любовницу.