— Свет!
Кто-то из осветителей случился как раз на портале, многоярусной железной конструкции сразу за занавесом у стены, он понял, развернул прожектор и словно ошпарил всех ярью. Колыхающаяся, перебегающая в закулисном сумраке толпа озарилась таким внезапным, режущим светом, что ослепленный Куцерь осекся и заслонил лицо ладонью. Раздираемый злобой, он не опомнился тут, не удержался на смутном побуждении опомниться, но все же, несмотря на дрожание губ, высказался последовательно и внятно:
— Как это ты вылез?
— Ничтожество, — бросил Тарасюк. — От тебя ничего не осталось. Кроме я-я-я!..
— Дуб дубом! — перекрученным жестом Куцерь выставил презрительно ломанные пальцы.
— «Как я танцую! Как я трюки…» Смешно, когда ты на сцене…
— Послушайте, парни!..
— …свои рожи корчишь! Смех!
— Координации — ноль!
— Виктор! Виталий!
— Тебя нет. Ты — ноль! — Бивший Тарасюку в затылок свет выхватывал белую, словно спеченную жаром, щеку.
— Виктор, прекрати сейчас же! — выкрикнула Антонова.
— Хватит! — обронил наконец Колмогоров, ступая вперед.
И Куцерь, и Тарасюк смолкли. Куцерь тяжело дышал и кидал дикие взоры, как затравленный и озлобленный зверь, а Тарасюк в который раз тронул щеку.
— Виталий, мне нужно с тобой поговорить. — Не оставляющим сомнения жестом Колмогоров показал на другую сторону сцены. — Подожди там.
Тарасюк сейчас же понял, что Колмогоров их просто разводит и нарочно начинает с невиновного. Бледный, оскорбленный, только теперь начиная ощущать настоящую — размороженную — боль, он рефлекторно зевнул и отправился, не оглянувшись, к роялю.
— А ты… — начал Колмогоров, обращаясь к Куцерю.
На жесткое, искаженное светом лицо его — лицо фанатика-страстотерпца — трудно было смотреть. Куцерь дрогнул и осознал в этот муторный миг, что настанет еще и пробуждение.
— А ты — вон из театра, — приказал Колмогоров. И добавил вдруг то, что и следовало ожидать, но чего никто не ждал: — Больше ты в театре не работаешь!
Заносчиво фыркнув, Куцерь вздернул голову. Но это было беспомощное по существу движение — как если бы человек шатнулся на краю пропасти.
— Вон из театра! — страшно гаркнул Колмогоров.
Куцерь задохнулся.
— Проводите его к выходу, — кивнул Колмогоров парням, которые не держали Виктора, но все же за ним присматривали. — Репетиция через двадцать минут.
Не было никакой возможности вернуться к балету, не дав людям остыть.
Тарасюк ждал у рояля, как-то вычурно к нему привалившись. Завидев идущего балетмейстера, он снял очки и принялся протирать их краем куртки. Турка с кофе опять побывала в руках Колмогорова: разговаривая с Виталием, который горячо, многословно отвечал, он взял пачку таблеток, повертел ее в руках, тронул пустую чашку, а потом и турку — машинально подвинул ее взад-вперед.