Все стало понятно. Он задумал развод со своей молодой женой и хочет пережить ее налет в "нашей семье".
"Пожалуйста, ты можешь у нас иногда бывать, но жить ты должен в Парголово" - таков был наш с мамой дружный ответ. Он погрустнел и, вздохнув, сказал, что всегда тяжело расплачивался за свои ошибки. Тогда он еще не представлял, что его ждет. А ждал его развод с шантажом и анонимными письмами во все инстанции, грабеж со взломом замков в доме и сценами, достойными пера Зощенко. С одной парголовской горки на другую неслись ее проклятия: "Старый козел, ты не достоин быть моим мужем!" Крики ее были слышны даже дальним соседям. Отец старался избегать ходить в местный гастроном, где каждая продавщица с сочувствием расспрашивала его о происходящем и, конечно, жалела "бедного, несчастного старика", так глупо попавшего в сети "аферистки и интриганки".
ПРОГУЛКА
Мы отказались приютить отца, его отъезд в Парголово был для меня избавлением от ночных кошмаров.
К сожалению, моя личная жизнь настолько плохо складывалась, что у меня все чаще возникала мысль о разводе. Я вышла замуж в 1975 году, может быть, это было подсознательным желанием избавиться от постоянного и тяжелого присутствия отца в моей жизни. Два года я прожила в Киеве, сумела даже завязать контакты с местными издательствами и оформить несколько книг. Все бы ничего, но уж очень "не своим" оказался мой супруг. Мне казалось, что и для В. наш развод стал бы освобождением. Он много гастролировал по стране с балетным ансамблем Якобсона, но его не выпускали в зарубежные поездки. Он тяготился этим положением и в результате всех неприятностей решил уехать в Харьков, там ему предложили ведущие партии в репертуаре театра, он поступил в Москве в ГИТИС и все реже стал навещать нас с Иваном.
В том году была ранняя весна, тепло, начинались белые ночи со своей бессонницей, и однажды к нам напросился на ужин отец. К середине вечера он повеселел, к нему вернулись его прежний светский лоск, обаяние, и он с увлечением стал рассказывать о своей жизни в Женеве. Ближе к полуночи, напившись чаю, он предложил мне проводить его до такси. Пахло черемухой, и по набережной Невы, в окружении гуляющей молодежи, мы шли все тем же знакомым маршрутом, через Дворцовую набережную к Марсову полю. Папа говорил о своей тетушке, о том, как она похожа на его покойную мать (мою бабушку), что с ней он мог обсуждать те тонкие и глубокие философски-отвлеченные темы, которых он никогда не касался со своей матерью. И вдруг он резко замолчал. Предчувствие мне подсказало, что сейчас последует нечто важное, сердце защемило. Конечно, вся наша прогулка была задумана им не для сентиментальных рассказов о его обожаемой Ниночке.