Янус зашипел, сжимая рукоять меча. Но, стоило костяшкам его пальцев побелеть, как они тут же расслабились; гнев схлынул. Янус повернул к Джилли безмятежное лицо, выбив тем самым его из колеи. Куда подевалась ярость? На кого Янус собирался излить ее?
Джилли повернулся спиной к Янусу и вышел, хотя вся кожа у него покрылась мурашками. Если Янус решит избавиться от него, подстроив несчастный случай или сплетя интригу, защита Маледикта не поможет. А гнев Януса, хоть и более управляемый, чем у Маледикта, в конце концов обязательно найдет выход.
Джилли прислушался к звуку шагов в холле на тот случай, если Янус решит вернуться и продолжить ссору. Но вместо этого он уловил, как шаги прозвучали по лестнице, вслед за Маледиктом.
Для в высшей степени назидательного убийства, в случаях, когда требуется не столько скрытность, сколько показательность, не сыскать ничего лучше настойки «Прекаториус», что импортируется из Приисков. Одной смерти с ее помощью всегда достаточно, чтобы открыть глаза самому упрямому субъекту.
София Григориан (?). Трактат Леди
Посыльный прибыл рано утром и всполошил Джилли, уснувшего только на рассвете — всю ночь ему мешали крадущиеся шаги. Сначала на цыпочках куда-то прошмыгнула Ливия, потом юркнул Янус, возвращавшийся во дворец. Джилли сонно расплатился с мальчишкой и рывком развернул записку, стремясь скорее прочесть весточку от одного из шпионов. Или, быть может, от кучера, который на сей раз не упустил Ливию — девушка всегда действовала хитро и осмотрительно. Однако в убористых строчках вовсе не упоминались ни Маледикт, ни его интриги. В записке, сбивчиво нацарапанной не привыкшей к перу рукой, говорилось просто: «Лизетта очень больна. Нужна помощь». Джилли скомкал четвертинку дешевого листа бумаги, пахнущую борделем и отчаянием.
Он разрывался между двумя чувствами — тревогой и раздражением. Лизетта была в ярости от вторжения и угроз Маледикта, не смогла встретиться с ним прошлой ночью и прислала саму Ма Дезире, чтобы сообщить, что думает о случившемся. Так что теперь Джилли не удивился бы, если бы обнаружил, что срочность — только уловка, только проверка его чувств к Лизетте.
Едва войдя к Лизетте, он почувствовал горячий острый запах крови, перекрывающий все прочие, и понял, что тревога не была ложной. Мадам встретила его в дверях; ее юбки были перепачканы кровью.
— Слишком поздно, — проговорила она. — Лизетты больше нет.
— Нет, — повторил Джилли и пошел вслед за мадам по коридору.
Будуар Лизетты был залит кровью — по большей части засохшей и коричневой, хотя виднелось несколько свежих капель. С кровати медленно стекал небольшой ручеек.