Мальчик улыбнулся Маледикту, завозился в одеялах и протянул ладошку. Ани улыбнулась, принимая знак — маленькую фарфоровую куколку с черными крыльями. Она коснулась головы Адирана и проговорила:
— Спи, бескрылый.
Как и в «Камнях», Маледикт ощутил, как что-то передалось через него — не отравляющая дурнота, а что-то меньше и острее, какое-то хрустальное зернышко. Глаза Адирана начали слипаться. Вздохнув, он свернулся калачиком среди своих одеял. Собака бешено скреблась в дверь, и Ани зашипела. Животное заскулило и умолкло.
— Хела? — Дверь в комнату приоткрылась, и Ани с Маледиктом вступили в краткую внутреннюю борьбу, отстаивая необходимость того или иного шага. Кровь или хитрость? Едва-едва одолев Ани, Маледикт шмыгнул за резной сундук с игрушками и притаился в его тени.
В детскую заглянул гвардеец. Увидев, что Адиран спит, он закрыл дверь, не почувствовав запаха крови, перебивавшего все ощущения Маледикта.
Юноша на цыпочках прокрался в противоположный конец детской к двери в другую спальню. Отворив ее, он обнажил меч. В кресле при потухающем свете лампы храпела кормилица.
Ани ткнула ее кончиком меча, пустив струйку крови; женщина даже не вздрогнула и не проснулась; удивление и подавленная жажда крови заставили Ее утихнуть. Маледикт взял со столика чашку, принюхался к чайному осадку. Усыплена. Он улыбнулся ленивой, холодной улыбкой — скорее своей, чем Ани. Янус был здесь. Янус помогал ему. Но где же он сам? Маледикт обернулся, ища возлюбленного глазами, но вместо него Ани показала ему колыбель.
Граф Ласт. Мой враг. Последняя смерть. Маледикт прикусил губу, захваченный этой мыслью. Освобождение от Ани, Достижение их цели. Осуществлению задуманного противостоял один простой образ — лицо Джилли, искаженное горем оттого, что убито невинное дитя. Ани злобно заворчала внутри, напоминая, что Она позволила оставить Джилли в живых.
— Я обещал, — проговорил Маледикт, делая шаг вперед. Ему показалось, что белье в колыбели выпачкано алой кровью, а в воздухе стоит запах меди. Холодные пальцы стиснули рукоять меча. Еще шаг, подумал он, приближаясь.
Маледикт сунул руку в колыбель — и, ощутив что-то теплое и мокрое, инстинктивно отдернул. Кровь на пальцах оказалась самая настоящая — не результат несвоевременного розыгрыша, не плод воображения Маледикта. Малыш лежал, погруженный в сон, от которого ему не суждено было очнуться.
Маледикт взвыл, не желая примириться с действительностью — в одном горле смешались сдавленный крик жалости и отвращения и хрип сдерживаемой ярости Ани. От стены отделилась тень и схватила его за запястье.