Лунный свет сверкнул на клинке Януса, когда он замахнулся и сделал выпад. Отчаяние заставило Маледикта вырваться из когтей Ани. Рука его взметнулась, отводя меч в сторону от нежной плоти; из ладони, которой он схватился за лезвие, хлынула кровь. Клинок отодвинулся всего лишь на какой-то дюйм — этого было недостаточно.
Меч погрузился в его плоть с легкостью, словно сроднился с ней. Скользкий жар проник в самое сердце и уютно там устроился.
В глазах Януса мелькнуло безумие, рот безвольно открылся, как будто он сам не верил, что был способен сделать то, что только что сделал. Лезвие скользнуло прочь, хотя Маледикт цеплялся за него, стараясь не выпустить. Кровь брызнула на чистую рубашку Януса, попала на лицо и в рот. Он вздрогнул и закрыл глаза. Маледикт, все еще стоя на ногах, почувствовал, как тело его становится непослушным и каким-то далеким. Он смотрел, как Янус насухо вытер лезвие рукой, согнал кровь на черепицу. Лица гвардейцев казались отупевшими от потрясения, как будто они не больше самого Маледикта верили в то, что его можно убить.
— Ани, — выдохнул он.
Ани заполнила собой рану. Она поняла: рана смертельная. Ани пронзительно закричала, рассредоточивая свое растущее могущество, чтобы опередить смерть Маледикта. Черепица разверзлась, выпуская ворон, и гвардейцы принялись слепо размахивать мечами в пурге черных крыльев.
При виде воронов грачи с криками взмыли в небо. Но могущество Ани в этом мире ослабевало, и птицы медленно превращались обратно в камни, едва соприкоснувшись со сталью. Маледикт смотрел на происходящее, оползая вниз по парапету; наконец он плавно соскользнул на горизонтальную поверхность.
Янус опустился на колени, рукой закрыл рану Маледикта.
— Мэл…
— Я бы не стал… — прошептал Маледикт. Кровь выступила у него на губах. — Ты не должен был… Зачем? — Ему не хватало воздуха; он смотрел, как на глаза Януса наворачиваются слезы. Они злили Маледикта, но крови оставалось слишком мало, чтобы зажечь прежнее пламя; да, слишком мало. И она все растекалась по его рубашке, по рукам Януса, по черепице.
— Тише, — прошептал Янус и прижал Маледикта к себе. От этого рана вспыхнула болью, и Маледикт застонал, уткнувшись лицом в плечо Янусу. — Вот, выпей, — проговорил Янус, протягивая маленький пузырек. — Пожалуйста. Это облегчит боль.
Маледикт послушно открыл рот и позволил жидкости струйкой устремиться в горло. Янус принялся растирать ему шею, заставляя проглотить настойку. Боль превратилась в онемение. Облегчит боль, неотчетливо подумал Маледикт, когда его будут вешать. Последний дар любовника — дар забытья перед лицом медленной смерти. Маледикт закрыл глаза, приветствуя его.