— Артем, — окликнула Валентина Викторовна. — Подойди сюда.
— Что? — он остановился, но не обернулся.
— Подойди, я говорю!
Подошел. Высокий, крепкий, с волосатой грудью молодой мужчина, а глаза детские, насупленного ребенка...
— Так, Николай, — Валентина Викторовна почувствовала небывалую решимость, — Николай, присядь. Так, давайте решать... Семейный совет.
Сын хмыкнул.
— Ну-ка! Сядь тоже быстро! Нас со дня на день на улицу вышвырнут, а он хмыкает... Так. — Постаралась успокоиться. — Так, какие у нас варианты? Во-первых, можно снять квартиру...
— Двухкомнатка — пять тысяч за месяц, — вставил сын.
— Откуда ты знаешь? — Зарплата Валентины Викторовны была четыре семьсот.
— Ну, спрашивал.
— Дом тогда, может...
— И что? — подал голос муж. — Ну, снимем, год проживем, два... Нам с тобой недолго осталось, а они, — кивнул на сына, — Денис вернется.
Валентина Викторовна хотела сказать, что надо об этом было заранее думать, что эта квартира — ведомственная, не их, и такое рано или поздно случилось бы. Не стала, боясь нового взрыва... И тут, как светом блеснуло в голове, нашелся выход:
— Тогда, может быть, так — в деревню? Сорок километров отсюда.
— В эту, — поморщил лоб Николай, — в твою? — Сам он был местный, городской, но давно растерял родню, а тот барак, в котором провел детство, снесли еще в семидесятых.
— А куда еще? Там тетка, жива, наверно... Изба у нее.
При слове “изба” Артем опять чуть было не хмыкнул. Валентина Викторовна заметила:
— А что?! Что еще? Вот работал бы, учился... Двадцать пять лет мужику, а все, как этот...
— Но ты-то работаешь, — перебил муж. — Оттуда, что ли, мотаться каждое утро.
— Уволюсь. Не могу больше видеть их... Я ведь тоже не железная, чтобы так... Сама как убийца себя чувствую.
Николай кряхтнул и отвернулся.
Некоторое время молчали. Сын ежился, мерз, но, видимо, понимал, что взять и пойти сейчас одеваться — опасно. Разорутся, что ему все равно. Нужно дотерпеть.
— Ну, — первой заговорила Валентина Викторовна, — как? Завтра возьму отгул, съезжу. Может... Может, ничего там и нет уже... А? — Посмотрела на мужа, на сына. — Как-то ведь надо... А? — Они молчали, и Валентина Викторовна опять стала терять терпение, в горле заклокотал крик: — Куда-то ведь надо деваться нам, в конце-то концов!
Сошлись на ее варианте. Муж — обреченно, сын, казалось, равнодушно.
Валентина Викторовна переоделась в халат, пошла на кухню. Готовить ужин. Достала из-под морозильника размороженный кусок свинины, поставила воду для рожек. Выбрала из корзинки луковицу... Движения были четкие, заученные десятилетиями повторений, но стоило взглянуть на какую-нибудь вещь — на кухонный шкаф, на давно уже не используемую ручную соковыжималку, на форму для торта, — и руки опускались. Каждая вещь словно кричала, вопила жалобно и настойчиво: “Возьми меня! Не выбрасывай! Я пригожусь!” И представлялись скорые неотвратимые часы, когда нужно будет упаковывать, сортировать, вытаскивать мебель, куда-то ее грузить... Валентина Викторовна боролась с желанием бросить нож, сесть на табуретку, зажмуриться. Не быть.