Я не сумел ничего ответить – так и стоял, онемевший и ошеломленный. Ее настроение вдруг изменилось. Она зажала рот ладонями. Мы смотрели друг на друга.
– Я сошла с ума, – прошептала она. – Зачем я все это говорю? Бен, о Бен! Прости. Прости, пожалуйста.
Она подошла, склонилась надо мной, обняла и крепко прижала к себе. Я стоял как истукан, холодея от страха в предчувствии того, что должно было последовать. Да, я страстно мечтал об этом, но все случилось так неожиданно, я так внезапно оказался в неизведанных краях, откуда нет возврата… Салли подняла голову, по-прежнему не выпуская меня из объятий, и посмотрела мне в лицо.
– Прости, пожалуйста.
Я поцеловал ее. Ее губы были теплыми и солеными от слез. Они открылись навстречу моим, и мой страх исчез.
– Люби меня, Бен, пожалуйста. – Чутье подсказало Салли, что меня нужно вести. Она увлекла меня к кровати.
– Свет, – прошептал я хрипло, – выключи свет.
– Если хочешь.
– Пожалуйста, Салли.
– Хорошо, – сказала она. – Я знаю, дорогой. – И выключила свет.
Во тьме она дважды вскрикивала:
– О господи, Бен, ты такой сильный. Ты меня убиваешь. Твои руки… твои руки…
Немного погодя она закричала – у нее вырвался стон, который слился с моим хрипом. Потом осталось только наше неровное дыхание в темноте.
Мой мозг словно освободился от тела и плыл в теплом мраке. Впервые в жизни я чувствовал себя совершенно спокойным, удовлетворенным и в полной безопасности.
С этой женщиной многое будет впервые. Когда Салли наконец заговорила, ее голос вызвал у меня легкое потрясение.
– Ты споешь для меня, Бен? – Она включила лампу на столике возле кровати. Мы заморгали, как совы на свету. Лицо Салли раскраснелось, волосы спутались.
– Да, – сказал я, – мне хочется петь.
Пройдя в другую комнату, я взял со шкафа гитару, а когда возвращался, взгляд мой упал на большое, в рост человека, зеркало. Я внимательно пригляделся: передо мной стоял незнакомец. Жесткие черные волосы обрамляли прямоугольное лицо с темными глазами и по-девичьи длинными ресницами; тяжелый подбородок, бледный низкий лоб. Незнакомец улыбнулся мне – наполовину застенчиво, наполовину гордо.
Я смотрел на это сплющенное изуродованное тело, из-за которого так страдал в детстве. Ноги и руки чрезмерно развиты – толстые, бугрящиеся узлами мышц конечности великана. Я невольно взглянул на гири в углу комнаты, потом снова в зеркало. Я был бы само совершенство, если бы не короткий, горбатый, жабий торс, поросший курчавыми черными волосами. Я впервые в жизни смотрел на это необыкновенное тело без ненависти.
Я вернулся туда, где на мягком покрывале из обезьяньих шкур лежала Салли, забрался на кровать и сел рядом с ней с гитарой в руках, скрестив ноги.