– Подождите! – закричала Танит. – Отпустите ее!
– Отпусти, – приказал Ланнон.
Танит подошла к старой жрице и нежно поцеловала ее в лоб и щеку. Айна всхлипывала.
– Прости меня, дитя. Я сказала бы им. Прости.
– Успокойся, матушка. Успокойся. – Танит провела ее к двери и вывела из комнаты. Потом вернулась и сказала царю: – Я скажу его имя, но только тебе одному.
– Оставьте нас, – приказал Ланнон, и Божественный Совет вышел в коридор.
Когда они остались одни, Танит назвала имя, гордо и вызывающе, и увидела, что Ланнон покачнулся, как от удара.
– Давно ли он твой любовник? – спросил он наконец.
– Пять лет.
– Вот как. – Он нашел ответ на многие свои вопросы. – Похоже, мы с тобой делим его любовь.
– Нет, государь, – Танит покачала головой. – Вся его любовь принадлежала мне.
– Ты мудро поступаешь, говоря о ней в прошедшем времени, – заметил Ланнон. Он отвернулся, подошел к окну и посмотрел на озеро. «Никто не должен стоять между нами, – подумал он. – Хай нужен мне».
– Что же дальше, о великий? Тюрьма или кинжал подосланного убийцы? Как ты убьешь жрицу Астарты? Ты забыл, что я принадлежу богине?
– Нет, – ответил Ланнон. – Я не забыл об этом и на десятый день праздника Плодородия Земли пошлю тебя к ней. Ты станешь вестницей Опета богам.
– Хай этого не допустит, – в ужасе прошептала Танит.
– Хай на севере, далеко от бассейна Астарты.
– Он навсегда возненавидит тебя. Ты навсегда его потеряешь, – предупредила Танит, но царь покачал головой.
– Он не узнает, что это был мой приказ. И не узнает, что ты предала его и назвала мне его имя. – Он улыбнулся – улыбка была холодной, как блеск золота.– Нет, это ты потеряешь его, а я получу. Видишь ли, он мне необходим, а мои нужды важнее твоих.
Вначале, пока Хай оставался без сознания, и позднее, когда он, придя в себя, еще был чересчур слаб, чтобы ходить, его несли на носилках. Так что он не знал, долго ли он в пути и в каком направлении движется.
Когда он смог идти, ему завязали глаза и он чувствовал только давление тел со всех сторон и запах пота и прогорклого жира, которым венди смазывали кожу. Когда он заговаривал, ему не отвечали, грубые руки подталкивали его вперед, а если он останавливался, в спину ему упиралось острие копья.
Он был сильно избит, весь в синяках, на голове шишки и порезы, кожа во многих местах содрана, но серьезных ран не было – ни ударов копьем, ни сломанных костей. Как будто его старались не убить и даже не поранить, хотя он нагромоздил вокруг себя груды трупов: топор с грифами взял свое, прежде чем сопротивление Хая сломили.