Только он это сказал, как на низкой тумбочке у стены запел зуммер видеофона.
Мендель сделал движение туда, но Масленников его остановил.
-- Я сам.
Он подошел к аппарату, но помедлил, прежде чем взяться за трубку. Потом скосил взгляд на мальчика. Мендель пожал плечами. Масленников ему улыбнулся и поднял трубку.
Зуммер умолк. Стало тихо. Масленников молчал. Мендель сидел, не двигаясь. Трубка молчала тоже. Экран видеоблока не превратился из серого в голубой. Видеоблок не работал. Должно быть, у того, кто звонил, имелись причины не показывать им лицо. Но и голоса он пока подавать не собирался.
Игра в молчанку затягивалась. Тогда Масленников осторожно, как брал, положил трубку на место.
-- Ошиблись,-- сказал он спокойно и кивнул в сторону кухни.-Ну-ка быстро к столу.
Ужин прошел в молчании.
Когда Масленников чистил ножом апельсин, Мендель спросил, не выдержав:
-- Владимир Сергеевич, а я правильно сделал, что бросил ту пуговицу в воду?
Масленников как-будто не услышал вопроса. Он еще какое-то время продолжал вести нож по кругу. Маслянисто-оранжевая кожура аккуратно укладывалась на стол и сворачивалась на нем толстой пахучей спиралью.
-- Помнится, у твоего деда всегда водился коньяк,-- сказал он словно бы невпопад.
Мендель сразу же отозвался:
-- Я принесу -- он там, за книгами, у окна.
Мендель хотел уже встать, но Масленников придержал его за руку.
-- Подожди. Хотя нет, принеси. Только ради Бога не подходи близко к окну.
Мендель пошел, но Масленников остановил его снова.
-- Пойдем вместе. Ты покажешь, я сам возьму.
И вдруг, неожиданно повернувшись к Менделю, спросил:
-- Пуговица, про которую ты спрашивал,-- ты действительно сделал бы то, что они сказали?
Мендель не успел даже слова вымолвить, как Масленников весь как-то осунулся и потемнел лицом. Он положил руку мальчику на плечо и, слегка прихлопывая ладонью, сказал тихо:
-- Не надо отвечать, прости. Считай, что я тебя ни о чем не спрашивал. Раз ничего не было, то и быть ничего не могло. Это я -- старый дурак.
Мендель молчал. Он вспоминал себя сперва там, у дома с колоннами, потом под мостом, когда он смотрел на расходящиеся по воде круги. Нет, никого убивать он не собирался. Он и не думал о том, что придется повернуть ладонь в сторону каких-то незнакомых людей. Он вообще об этом не думал, тогда он просто желал себе смерти, себе и никому больше.
-- Так вот, братец, знай. Чтобы ни мне, ни тебе больше никогда этим не мучаться. То, что они положили тебе в ладонь, это ничто. Обманка. Сам посуди. Какой нормальный преступник доверит первому встречному несовершеннолетнему мальчику какое-то страшное оружие. Излучатель. Все это блеф. Тебя просто испытывали. Потом... Ты же сам их... мог. То есть ты, конечно, не мог. Но они-то обязаны мерить других по своим меркам. Так что все это блеф, и пуговица не для убийства.