Фергюссон почесал в затылке.
— Хорошо, скажу вам всю правду: собака сбежала.
— То есть как это? — спросила девушка.
— Вот так. Сбежала, мэдэм. Вам тут каждый может это подтвердить. Собака вырвалась и пробежала наверх, в зал суда, к судье Мак-Куэрри, а потом выскочила в окно, перемахнула через стену — и была такова!
— И была такова!..
Девушка глядела на него во все глаза. И вдруг ее лицо озарилось радостью.
— Не знаю, правду вы мне говорите или нет, — вмешался ее кавалер, — но я для верности подам письменное требование на эту собаку.
Он сделал пометку в своей записной книжке и направился к выходу. Девушка, сияя, пошла за ним.
— Я очень сожалею, Ительда, — начал он, когда они поднимались по лестнице, — но ничего не поделаешь.
Девушка улыбнулась.
— Превосходно! Я очень рада! Как вы не понимаете: она же опять на свободе. На свободе! Пусть она мне не достанется, но она на свободе.
А внизу, в подвале, у себя в конторе, Фергюссон бушевал перед своим помощником:
— Теперь я должен все-таки написать в рапорте, что она сбежала, потому что эти душегубы, конечно, подадут на нее требование и придется мне объяснять, почему я не могу выдать им собаку.
Он со злостью разорвал в клочки с таким трудом написанный ложный отчет.
— Такая хорошая работа — и пошла прахом! Так пусть же оно послужит тебе уроком, Доннел. Какой ты сделаешь вывод из этого всего?
— Никогда не составляй ложного рапорта, — совестливо ответил Доннел.
— Нет, совсем не то, — с презрением сказал Фергюссон. — Ты никогда не продвинешься по службе, Доннел. Вывод отсюда только один: никогда не верь собаке! Да, вот ты поймал ее. Она прикинулась, можно сказать, кроткой, как грудной младенец. Я ей поверил на одну секунду, и она тотчас превращается как бы в огненный шар на Страшном суде. Дальше. Ей бы надо убояться спрыгнуть, а она что делает?
— Прыгает в окно, — отозвался Доннел.
— Верно. Дальше. Она бы должна убиться насмерть, а она что?
— А она жива.
— Опять же верно. Потом, ей бы должно быть неспособно перескочить через такую стену, а она что?
— Она перескочила.
— Опять скажу: верно! Значит, мораль такова: покудова ты на этой работе, Доннел, никогда не верь ни одной распроклятой собаке. Она… понимаешь… собака, она не то что человек. Да. Собака не человек.