— Ты иди не спеша, Дан, — сказала она. — Ох, бедное, бедное создание!
А сама побежала вперед, чтоб открыть дверь. Муж, запыхавшись, ввалился в дом. Дверь захлопнулась. Двое стариков понесли Лесси к жаркому очагу и положили на ковер.
Они постояли в сторонке, глядя на нее. Лесси лежала с закрытыми глазами.
— Я думаю, она не доживет до утра, — сказал муж.
— Возможно. Но это не причина, чтобы нам стоять без дела. Надо хоть попытаться. Сними с себя мокрые вещи, Дан. Быстрее, или ты у меня тоже свалишься. Смотри, как она подрагивает, — она еще живая… Достань тот мешок, Дан, что в шкафу, в нижнем ящике, обсуши ее немного.
Старик неловко согнулся, обтирая намокшую шерсть собаки.
— Она страшно грязная, Далли, — сказал он. — Твой чистенький ковер весь перемажется.
— Так будет тебе еще работа — вытрясти его во дворе завтра утром, — ответила колко жена.
— Попробую, не сможем ли мы ее покормить.
Старик поднял голову. Жена его держала в руке банку сгущенного молока. Их невысказанные мысли передались от одного к другому в безмолвном разговоре. Это была их последняя банка.
— Ничего, будем за завтраком пить чистый чай, — сказала женщина.
— Оставь немного, Далли, — ты же не любишь чай без молока.
— Ничего, для меня это не так уж важно, — сказала она.
И стала кипятить воду с молоком.
— Я часто думаю, Дан, что многое мы делаем только по привычке, — продолжала она. — В Китае, говорят, чай иначе и не пьют, как без молока.
— Может быть, потому, что они там ничего хорошего и не пробовали, — проворчал он.
Он все продолжал растирать продрогшее тело собаки, пока жена помешивала молоко в кастрюле над жаром очага. В комнате было тихо-тихо.
Лесси лежала не шевелясь. В полусознании, сквозь безмерную усталость, она ощущала, как ее обволакивает глухим покоем. Столько вещей вернулось из прошлого и давало ей успокоение. Здесь пахло «правильно»: смешанным запахом угольного дыма и пекущегося хлеба. Руки, прикасавшиеся к ней… они не норовили схватить и запереть или причинить боль. Нет, они ласкали и приносили успокоение изболевшимся и натруженным мышцам. Люди… люди не двигались порывисто, не кричали во всю глотку и не швырялись ничем, что ранит. Они ходили спокойно, не пугая собаку. А еще — и это главное — тут было тепло. Тут была одуряющая теплота, она притупляла чувства и отнимала бдительность, наплывая мягкой волной, которая уносит к забвению и смерти.
Только смутно понимала Лесси, что возле ее морды поставили блюдце с теплым молоком. Чувства, наполовину затуманенные, еще не вполне вернулись к ней. Она попробовала поднять голову, но голова отказывалась двинуться.