– Ты хорошо подумал? – спросил он.
– Да, сударь.
– Мне кажется, я уже высказал тебе свое мнение об этом союзе.
– Я помню, граф, – тихо произнес Рауль. – Но вы говорили, что если я буду настаивать…
– И ты настаиваешь?
Бражелон почти неслышно ответил:
– Да.
– Должно быть, – продолжал Атос, – твоя страсть очень сильна, если, несмотря на мое нежелание, ты по-прежнему стремишься к этому браку.
Рауль провел по лбу дрожащей рукой, отирая выступившие капли пота.
Атос посмотрел на него, и в глубине его души зашевелилось сострадание. Он встал.
– Хорошо, – начал он, – мои личные чувства ничего не значат, когда дело касается твоего сердца. Ты нуждаешься во мне: я твой. Итак, ответь, чего ты хочешь от меня.
– О, вашей снисходительности, прежде всего вашей снисходительности! – сказал Рауль, беря его за руки.
– Ты ошибаешься относительно моего чувства к тебе, Рауль: в моем сердце живет большее, нежели снисходительность, – заметил граф.
Рауль, как самый нежный влюбленный, поцеловал руку, которую он держал.
– Ну, – продолжал Атос, – скажи, Рауль, что нужно сделать? Я готов.
– О, ничего, граф, ничего, но было бы хорошо, если бы вы потрудились написать королю и попросить у его величества разрешения на мой брак с мадемуазель де Лавальер.
– Хорошо. Это правильная мысль, Рауль. Действительно, после меня, или, вернее, прежде меня, у тебя есть другой господин: этот господин – король. Ты хочешь пройти через двойное испытание; это честно.
– О граф!
– Я тотчас же исполню твою просьбу, Рауль.
Граф подошел к окну и позвал:
– Гримо!
Гримо выглянул из-за огромного куста жасмина, который он подрезал.
– Лошадей! – крикнул граф.
– Что значит это приказание, граф? – спросил Рауль.
– То, что часа через два мы едем.
– Куда?
– В Париж.
– В Париж! Вы едете в Париж?
– Разве король не в Париже?
– Конечно, в Париже.
– Так, значит, нам нужно ехать туда. Ты, кажется, потерял голову?
– Но, граф, – сказал Рауль, почти испуганный уступчивостью отца, – я не прошу вас так себя утруждать. Простое письмо…
– Рауль, ты ошибаешься, боясь затруднить меня. Простой дворянин, как я, не может писать королю: это неприлично. Я хочу и должен лично поговорить с его величеством. Я это сделаю. Мы поедем вместе, Рауль.
– О, как вы добры!
– А как, по-твоему, относится к тебе король?
– Превосходно.
– Из чего ты заключил это?
– Господин д’Артаньян представил ему меня после стычки на Гревской площади, где я имел счастье обнажить шпагу за его величество. У меня есть все основания думать, что король расположен ко мне.
– Тем лучше.
– Но умоляю вас, – продолжал Рауль, – не будьте со мной так серьезны, так сдержанны; не заставляйте меня сожалеть о том, что я поддался чувству, которое во мне сильнее всего.