– Оторвемся-оторвемся, – согласился душой бодрячок, – На всю катушку оторвемся. Тащи все, что есть в печи. По такому-то случаю…
Марфа со счастливой улыбкой обернулась на кухню и обратно. Вкатила в комнату ящик пива «Два гиббона». Внесла несколько пакетов любимых крекеров «Обезьяньи лепешечки».
– Оторвемся, Марфуша, – прижал Фома жену к груди и сделал первый блаженный глоток из бутылки:
– Не пиво, а божья роса… Кабы у нас еще и дома все в порядке…
– Да и лепешечки, как всегда хороши. Хрустящие, душистые. К ним бы еще… – поддакнула Марфа и, не отрывая взгляда от экрана, смахнула подобающую слезу.
А на экране наступал критический момент. Участница – конопатая брюнетка с Ново-Пелагейских островов – робко вложила свою руку в первый ящик.
– Не в этом…, – не веря, махнул рукой Фома, – Нас на мякине не проведешь. Личико-то у нее благостное. Наверное, какого-нибудь песца погладила…
– И не в этом, – хрустнула чем-то Марфа, – Ишь глазенки как вытаращила. Там ежик, наверное, без головы без ножек. А может быть просто тушка…
– Смотри, смотри Марфа, – вскричал вдруг Фома, – Туда смотри, на группу поддержки. Это же…
– Катя, – перекрестилась Марфа, – не может быть…
– Это точно, точно она. Катюша… Деточка…
– Какая красивая сука, – восторгался Большой олень, глядя на экран в своем кабинете, – ей бы ее…
До своего нынешнего назначения, благодаря редкому и почетному имени, десять лет провел он главой местной администрации лафландского архипелага Тоскадуй. В его полном распоряжении были неполные пятьсот тысяч квадратных километров снежной пустыни. На этих подведомственных площадях жили по переписи два стада оленей, тридцать оленеводов, пятнадцать волков, три белых медведя. И не было там ни одного телевизора. Только радиоприемник, послушать который удавалось реже некуда.
День за днем сидел Большой олень в своем административном чуме, ожидая у динамика новостей с большой земли. И пару раз за год, когда чуть затихали постоянные метели, до него доносился слабый радиовяк: «Человек вырастил на Луне первый огурец… Ученые предвещают повальную полигамию…На Севере Лафландии ожидается метель…»
Он пытался крепить свой дух. Долбил полынью и нырял туда. Совершал пешие марш-броски по двадцать-тридцать километров в день в полной административной выкладке, то есть с портфелем и набором печатей. Отжимался с вяленым тюленем на плечах. Ничего не помогало. Врожденная мысль дротиком пронзала его увесистый мозг. Не давала покоя, не смотря ни на какие физические нагрузки. Большой олень был рожден думать, а не разводить бюрократию за полярным кругом.