Сперва надо было только узнать косвенным образом, согласится ли он быть моим проводником; потом уж от меня зависело или не начинать дела, или вступить с ним в прямые переговоры. Генерал собирался ехать на Кубань и обещал мне при этом случае выведать что было нужно от Карамурзина, а я должен был пока оставаться на кавказских минеральных водах. Чтобы прекратить все разговоры обо мне и усыпить внимание, с каким горцы стали за мною следить, я просил генерала по прошествии нескольких недель распустить за Кубанью слух, что я заболел на водах и скоропостижно умер. Между тем этот ложный слух, выдуманный мною самим, едва не обратился в истину. На одной из прогулок, около Пятигорска, моя лошадь упала на всем скаку под гору, и я ударился головой о каменистый грунт дороги с такою силой, что потерял память и некоторое время не узнавал ни места, ни людей. Мамат-Кирей Лов и несколько его абазин, бывших со мною, считали меня убитым и только тогда удостоверились в противном, когда я сам встал и поднял на ноги мою лошадь. Полсотни пиявок и кровопускание избавили меня от дурных последствий падения, которое имело для меня и свою хорошую сторону, доставив мне знакомство и дружбу замечательного по своему уму доктора Мейера, выведенного Лермонтовым в его “Герое нашего времени”.
На водах я привел в порядок мои путевые записки. Если пройденная мною дорога не представляла особенного интереса, зато собранные мною этнографические сведения были новы и весьма положительны. Из Абхазии, до верховья Урупа, я шел по местам совершенно незаселенным, наполненным на нашей карте множеством несуществующих народов, которые мне пришлось стереть. Ошибки происходили оттого, что карты местностей, куда не проникали еще ни путешественники, ни войска, пополнялись через расспросы людей, дурно говоривших по-русски и которых языка мы совершенно не знали. Таким образом, верховья Зеленчугов считались заселенными довольно сильным племенем аланетов, которого я нигде не мог отыскать или, вернее сказать, находил повсюду, потому что аланет на мингрельском языке значит горец. Благодаря Эмину Шакрилову и Мамат-Кирею Лову, я познакомился с языками и наречиями, находящимися в употреблении за Кубанью, и получил этим способом возможность положить первое основание правильному систематическому разделению на племена горцев, живущих против правого фланга кавказской линии. Прежде у нас считалось за Кубанью столько же различных народов, сколько там существовало названий обществ или отдельных аулов. Древние греческие, византийские, арабские и генуэзские историки также мешали племена и народы, без разбора называя их синтами, керхетами, ахеянами, гениохами, зигами, джиками, джикетами и, наконец, абазгами. Я же нашел на берегу Черного моря и за Кубанью только три различных народа: абазин, черкесов и татар, говорящих на трех коренных, нисколько между собою несходных языках. Они не понимают друг друга; между тем как наречия, образовавшиеся из одного коренного языка, всегда сходны с ним, и не мешают объясняться между собою горцам одинакового происхождения. Не знаю, позволено ли считать убыхов, имеющих свой собственный язык, четвертым племенем, или они составились из абазин, черкесов и европейцев, выброшенных, как говорит предание, на черкесский берег еще во время первого крестового похода.