Во nà tym swiecie, smieré wszystko zmiecie.
Robak się legnie i w bujnym kwiecie.
[1]Я видел Домну Платоновну первый раз у своей полковницы. Дело было вечером; я сидел и пил чай, а полковница декламировала мне:
Во nà tym swiecie, smieré wszystko zmiecie.
Robak się legnie i w bujnym kwiecie.
Домна Платоновна вошла, помолилась богу, у самых дверей поклонилась на все стороны (хотя, кроме нас двух, в комнате никого и не было), положила на стол свой саквояж и сказала:
– Ну вот, мир вам, и я к вам!
В этот раз на Домне Платоновне был шелковый коричневый капот, воротничок с язычками, голубая французская шаль и серизовая гроденаплевая повязочка, словом весь ее мундир, в котором читатели и имеют представлять ее теперь своему художественному воображению.
Полковница моя очень ей обрадовалась и в то же время при появлении ее будто немножко покраснела, но приветствовала Домну Платоновну дружески, хотя и с немалым тактом.
– Что это вас давно не видно было, Домна Платоновна? – спрашивала ее полковница.
– Всё, матушка, дела, – отвечала, усаживаясь и осматривая меня, Домна Платоновна.
– Какие у вас дела!
– Да ведь вот тебе, да другой такой-то, да третьей, всем вам кортит, всем и угодить надо; вот тебе и дела.
– Ну, а то дело, о котором ты меня просила-то, помнишь… – начала Домна Платоновна, хлебнув чайку. – Была я намедни… и говорила…
Я встал проститься и ушел.
Только всего и встречи моей было с Домной Платоновной. Кажется, знакомству бы с этого завязаться весьма трудно, а оно, однако, завязалось.
Сижу я раз после этого случая дома, а кто-то стук-стук-стук в двери.
– Войдите, – отвечаю, не оборачиваясь.
Слышу, что-то широкое вползло и ворочается. Оглянулся – Домна Платоновна.
– Где ж, – говорит, – милостивый государь, у тебя здесь образ висит?
– Вон, – говорю, – в угле, над шторой.
– Польский образ или наш, христианский? – опять спрашивает, приподнимая потихоньку руку.
– Образ, – отвечаю, – кажется, русский.
Домна Платоновна покрыла глаза горсточкой, долго всматривалась в образ и наконец махнула рукою – дескать: «все равно!» – и помолилась.
– А узелочек мой, – говорит, – где можно положить? – и оглядывается.
– Положите, – говорю, – где вам понравится.
– Вот тут-то, – отвечает, – на диване его пока положу.
Положила саквояж на диван и сама села.
«Милый гость, – думаю себе, – бесцеремонливый».
– Этакие нынче образки маленькие, – начала Домна Платоновна, – в моду пошли, что ничего и не рассмотришь. Во всех это у аристократов всё маленькие образки. Как это нехорошо.
– Чем же это вам так не нравится?
– Да как же: ведь это, значит, они бога прячут, чтоб совсем и не найти его.