Эдди упрямо замотал головой:
- Я убивать того матроса, я найду его. Деке мне друг. Никто не будет бить моих друзей.
- Погоди убивать его, Эдди, у меня и так не хватает матросов. Пожалуйста, не делай этого. Ради меня.
- Ладно, не буду, но ты звать меня трус, сраный трус. А Эдди не трус.
- Прости, погорячился. Ты ведь собрался меня побить и не желал слушать. Вот я и заговорил, как все вы!
Эдди пристально смотрел на меня: можно ли мне верить? И решил наконец, что можно.
- Хорошо,- согласился он,- Эдди не будет тебе делать проблем. У тебя их много и без меня. Только не называй меня трусом! Никогда!
- Конечно, Эдди.
В знак примирения я протянул ему руку, но он не пожал ее.
- Не,- покачал он головой,- ты мне не друг. Ты позволил главному командиру запихнуть нас сюда. Убери свою поганую руку. - Он отвернулся и гордо зашагал прочь.
Я вернулся на мостик очень расстроенный. Пассажиры отказали мне в помощи. Я стал ждать Филипа, который пошел устраиваться в гардемаринскую каюту, и вдруг вспомнил, что даже не заглянул в собственную сумку. Она так и валялась в углу, там, где я ее бросил, придя впервые на мостик. Вконец вымотанный, я взял сумку, вышел с мостика и поплелся по коридору. Проходя мимо лейтенантской каюты с кнутом и скамьей для порки, я постарался прогнать воспоминания о своем идиотском поступке. Миновал еще две каюты и очутился перед командирской. Она оказалась огромной, больше, чем на "Гибернии" и на "Порции", и совершенно пустой, если не считать письменного стола, нескольких кресел и стульев.
О командире Хэсселбраде здесь уже ничто не напоминало. Я распаковал сумку, повесил над койкой фотографию Аманды и сел.
Я не спал двое суток. Можно было наконец отдохнуть.
Проснувшись, я не сразу понял, где нахожусь. Взглянул на часы. Черт возьми! Уже почти полдень. Проклиная все на свете, я вскочил как ужаленный. Так долго спать - непозволительная роскошь! Бросился в ванную, сунул под холодную струю голову, так и не нашел полотенца и вытерся рукавом. Перед входом на мостик нетерпеливо прохаживался Филип. Видимо, заждался меня.
- Извини. Долго ждешь?
- Около часа, сэр. Не решался постучаться к вам. Таков корабельный обычай - никто не вправе беспокоить командира без особых на то причин. Но и в этом случае его вызывают либо по телефону, либо по рации. Филип, видимо, решил, что я занят какими-то неотложными делами.
- Можешь стучаться ко мне в любое время, гард,- как бы между прочим по-дружески заметил я. - А хочешь - звони. Как тебе удобнее. Мы ведь с тобой единственные офицеры на корабле. Ты да я, да мы с тобой.