- Капитан Сифорт, вы не имели права сажать моего сына в карцер!
- Я не собираюсь терпеть на своем корабле никакие хулиганские выходки. Если ваш сын не знает, как себя вести, объясните ему, пожалуйста,- холодно ответил я.
- Он защищал себя! Оборонялся! - продолжала верещать мать провинившегося подростка.
- Миссис Аттани, позаботьтесь о том, чтобы он больше не оскорблял беспризорников.
- Это вы проследите, чтобы беспризорники не избивали наших детей!
Она так визжала, что у Филипа Таера буквально челюсть отвисла. Еще бы! Говорить таким тоном с командиром! Я и сам немного обалдел.
- Хорошо, миссис Аттани,- сказал я, устав ее слушать. - Ваш сын проведет некоторое время в карцере, и там он будет в полной безопасности. Мистер Банатир! Грегора Аттани - на неделю в карцер.
Миссис Аттани опешила от неожиданности, но быстро пришла в себя, и все началось сначала:
- Не имеете права!
- Ошибаетесь, миссис,- спокойно возразил я.
- Подожди! - крикнула она старшине полиции, собравшемуся уводить ее дорогого сыночка. - Грегор больше не будет. Не будет драться и оскорблять кого бы то ни было. Уверяю вас!
- А ты, Грегор, что скажешь? - обратился я к юному болвану.
Включилась внутренняя корабельная связь, и Филип Таер бросился к микрофону.
- Даю слово, сэр. Сделаю все, чтобы они на меня больше не нападали,угрюмо пообещал Грегор.
- Ладно, верю тебе на слово...
- Извините, сэр,- вмешался гардемарин Таер, переминаясь с ноги на ногу. Впервые ему пришлось перебить командира.
- Подождите, Филип. А вы, миссис Аттани, если когда-нибудь еще позволите себе разговаривать со мной таким тоном...
- Извините, сэр! Пожалуйста! - снова перебил меня Филип. Я резко повернулся, собираясь влепить ему по крайней мере десяток нарядов.
- Из изолятора! - поспешно объяснил он.
- Аманда? - забеспокоился я.
- Да. Доктор сказал, что она родила.
- Пилот, остаетесь за главного. Филип, проследите, чтобы посторонние покинули центр управления,- приказал я и сломя голову бросился в лазарет.
Я держал на руках своего первенца как самую большую на свете драгоценность, с величайшей осторожностью, боясь уронить. Какие замечательные у него глаза! Голубые, словно небо. Малыш лежал спокойно, не плакал. Я был уверен, что он смотрит на меня, хотя знал, что новорожденные не умеют фокусировать взгляд. Мне даже показалось, что выражение лица у него вполне осмысленное, как у взрослого.
В Академию я поступал, когда мне было тринадцать. И, начав учиться, вдруг ощутил, что принадлежу не только себе. Что есть вещи более важные, чем я сам. Сейчас я испытывал нечто подобное. Чувство ответственности за это крохотное существо.