Он зыркнул на Ивана Спиридоновича, который сидел рядом. А тот переглянулся со своей Машенькой. Улыбнулся:
— Или мы — не люди! Владимир Ильич с Надеждой Константиновной венчались в ссылке. Ты бы знал, какие преграды этому возводило царское правительство! И разрешения-то на проезд не давали, и в пути разные препятствия чинили. А Надежда Константиновна все-таки приехала к своему Володе. Местный кузнец им из медных пятаков «золотые» свадебные кольца выковал. Пришли друзья — такие же ссыльные, поздравили молодых, подняли заздравную чару за их счастье, разделили с ними радость. Человек во всех случаях жизни должен оставаться человеком, — заметил Ласточкин. — Во имя этого и революцию совершили.
Сурмача поразили слова начальника окротдела: «Ленин — венчался в ссылке… И ради этого Надежда Константиновна приехала к нему в далекую Сибирь! И была там — свадьба, было застолье… Но… наверное, не такое обильное, как сейчас у него… Откуда у ссыльных деньги? Дома с садом и службами Надежда Константиновна не продавала…»
Не мог Аверьян избавиться от чувства уничижения: «Все-таки в чем-то прав Тарас Степанович… Свадьба, скромная… это одно, и явная обжираловка — совсем иное». Но всем было весело.
— Хочу танцевать! — вопил Борис, перекрывая общий гул.
Еще не все песни спели, еще не натанцевалась вволю свадьба, когда в зал заглянул Ярош и от порога сообщил:
— Иван Спиридонович, из окротдела дежурный звонит.
— Что там у него? — спросил Ласточкин, которого затянуло в веселый водоворот свадьбы.
— Требует вас. Срочно.
Уж если дежурный даже в общих чертах не сказал Ярошу, зачем потребовался начальник окротдела…
Ласточкин сразу посерьезнел. Гармошку передал кому-то из чекистов.
— Тут, за меня… — и поспешил на второй этаж, где был установлен телефон.
Танцы — завяли, разговоры — смолкли, веселье — сникло. Ждали, с чем вернется Ласточкин.
Он явился темнее осенней тучи. Уже одетый.
— Сурмач! Тарас Степанович! Со мною. Борис, тачанку, живо!
Свадебный выезд… Еще не расплели на лошадях косички, еще красуются в гривах ленты. Такой фальшивой показалась в тот момент Сурмачу нарядная мишура — где-то стряслась беда, а они тут — свадьбу справляют. Невольно подумал: «Прав Тарас Степанович, упрекая…»
Беря в руки нетерпеливо вожжи, Иван Спиридонович проворчал:
— Тесляренко отравился.
— Отравился? — невольно усомнился Ярош. — Но откуда у него яд?
— Да уж конечно не из Щербиновки привез с собою! Сурмач его не однажды до ниточки прощупал.
Аверьян вдруг почувствовал, что слова начальника окротдела каким-то образом взвалили па него часть вины за случившееся. Не он один проморгал, но главная вина — на нем. «Прошляпил. Но где? Когда?»