Перакис твердым шагом шел по улице.
Кругом не было ни души. Он чувствовал полную растерянность и, сколько ни ломал голову, не мог найти способ помочь сыну. Но помимо отцовской любви, какое-то другое непонятное чувство влекло его к месту боя и заставляло, несмотря на непосильную боль, держаться прямо.
Теперь стрельба раздавалась совсем близко. Он видел, как перебегали солдаты, прятавшиеся за домами. У него то и дело перехватывало дыхание.
— Halt! — донесся окрик.
Приземистый солдат греческого батальона безопасности выскочил из двери какого-то дома и направил дуло автомата на полковника. На правой щеке у него был большой рубец от удара ножом.
— Куда прешь, чучело? — закричал он.
— Я полковник Перакис, хочу поговорить с вашим командиром, — с достоинством ответил полковник.
Солдат недоверчивым взглядом окинул старика, стоявшего посреди улицы неподвижно, как статуя, и пробормотал:
— Иди прямо. И берегись, как бы тебя не продырявила шальная пуля.
Перакис двинулся дальше, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули. Впереди на лужайке немцы устанавливали пулемет. На террасах и крышах домов залегли греческие солдаты. Все эти приготовления удивили полковника.
— Они теперь попались, как мышь в мышеловку, — сказал один из солдат.
— Заткнись, идиот! И башку не высовывай! — прошипел другой с наглой рожей.
Кругом послышался смех.
У забора стоял какой-то офицер и курил, беспокойно озираясь по сторонам. Он был в старой форме греческой армии с капитанскими погонами, в высокой фуражке и в полном вооружении.
Полковник вздрогнул, ему показалось, что он видит перед собой привидение.
— Эй вы, сволочи! Что вы там прячетесь по углам! — закричал капитан, которому, видно, неохота было трогаться с места.
Наверно, он ждал, чтобы немцы установили пулемет, который должен был прикрывать атаку. Заметив полковника, он одним прыжком очутился на середине мостовой и, грубо прогнав солдата, который сидел, почесываясь, поблизости на скамейке, вежливо обратился к Перакису:
— Как поживаете, господин полковник?
Перакис с недоумением посмотрел на него.
— Вы не помните меня? Неужели не помните? — продолжал капитан.
— Да… Где-то я вас встречал… — Перакису показался знакомым крестьянский говор и расплывшаяся физиономия этого человека, у которого толстые щеки и жирный затылок были красными от прилива крови. — Но, простите, память стала мне изменять…
— Я служил под вашим началом незадолго до того, как вы вышли в отставку, — сказал капитан.