— Где ж твое походное снаряжение? — насмешливо спросил калека.
— Мы сдали оружие.
— А борода? Ты сам ее сбрил или тебе ее сбрили? — Илиас захохотал.
Никос, ошарашенный таким приемом, молча смотрел на брата. На помощь подоспела Мариго.
— Ах, да ты не видел еще сынишку! — потянув Никоса за рукав, сказала она.
На пороге дома мать, Георгия и маленький Хараламбакис долго еще обнимали и целовали Никоса.
— Вот людишки, которые хотели править нами! Вот эти людишки! — вопил Илиас, и тело его сотрясалось от хохота.
Вечером по настоянию Мариго устроили общий ужин. В лавке у дяди Стелиоса купили вина, и обе женщины долго готовились на кухне к пиршеству. Как только заснул Хараламбакис, они вчетвером сели за стол.
Довольно странно прошел этот вечер. Мариго вспоминала старое счастливое время и говорила без конца, перескакивая с одного на другое. Но стоило ей произнести имя Элени, как глаза ее наполнялись слезами.
— Там, в нижнем ящике комода, я припрятала кое-какие ее бумаги. Приберегла их для тебя, сынок, — сказала она, обращаясь к Никосу.
Илиас, прихлебывая вино, равнодушно заметил:
— Я порвал их.
— Ты порвал их? Почему? — чуть не плача, воскликнула Мариго.
— Там были одни глупости… Какие-то стихи, всякие слова о народе и прочая чепуха, — сказал Илиас брату.
Все замолчали. Никос побледнел и опустил голову, чтобы не встречаться ни с кем взглядом. Слышно было только, как вилка Илиаса стучала по тарелке; остальные перестали есть.
— Ну ничего, — пробормотала Мариго. — Может быть, это были никому не нужные бумаги… Но я нашла их уже потом у нее в ящике и хотела сберечь. Ну, ничего… Ничего…
— Их уже нет, о чем тут говорить, — вмешался Илиас, продолжая жевать. — Теперь, братишка, у кого есть голова на плечах, тот делает деньги. Я тут обмозговал одно дельце. Надеюсь, оно… поможет нам всем поправить дела.
— Мне померещилось, что я слышу покойного Хараламбоса, — прошептала Мариго. — Яблоко от яблони недалеко падает. Остерегайся, сынок. Иной раз человек размечтается о том о сем, а потом, когда спустится с небес на землю, ему и жить тошно. — Обернувшись к Никосу, она спросила его с улыбкой: — Почему ты ничего в рот не берешь? Ешь! Мне сейчас кажется, что к нам возвращается опять наша прежняя спокойная жизнь. После стольких-то бед! Даже от этих стен, чудится мне, исходит сегодня какое-то тепло.
Она робко потянулась к младшему сыну и своей морщинистой рукой сжала его пальцы. Это не ускользнуло от внимания калеки. Он с улыбкой подлил себе вина и осушил стакан.
— Баламутишь ты нас, старуха, всякой ерундой, — заметил он.