– Мы не можем отдать ее. Это мусульманская школа, и мы должны придерживаться мусульманского закона, а в соответствии с ним ребенок принадлежит отцу.
– Вы должны! – крикнула я. – Он сделает с ней что-нибудь ужасное.
Ханум Шахин нахмурилась еще больше.
– Нет. Вам не следовало приглашать сюда людей из посольства.
– Хорошо, а вы поедете с Махтаб и со мной в полицию? Кто-нибудь из школы поедет с нами в полицию?
– Нет. Мы ничего не знаем.
– Но ведь он же говорил в вашем присутствии, что убьет меня!
– Мы ничего не знаем, – упрямо повторяла директриса.
Я обратилась к ханум Матави:
– А вы? Вы слышали, что он говорил?
– Да, слышала.
– Вы поедете со мной в полицию?
Матави быстро взглянула на ханум Шахин, которая подняла голову и щелкнула языком: нет.
– Во время уроков не могу, – ответила ханум Матави, – но после школы я поеду с вами в полицию и подтвержу, что он грозил вас убить.
Разочарованная в людях, от которых я ждала поддержки, ошеломленная страхом, возненавидевшая мусульманский закон, отнимающий у меня мою собственную дочь, я вернулась в машину.
– Они не отдадут мне Махтаб, – плакала я. – Я не хочу идти в полицию.
– Что вы собираетесь делать? – спросила Хелен.
– Не знаю.
Слова «полиция» и «мусульманский закон» не выходили у меня из головы. Если мусульманское право имеет такую власть над ханум Шахин, могла ли я надеяться на понимание со стороны полиции?
Там будут мужчины. Я уже не сомневалась, что появление в полиции означало для меня утрату Махтаб навсегда. Я не могла пойти на это, даже если мне угрожала смерть. Можно ли было рассчитывать, что Муди успокоится, что он не осуществит свои угрозы и что я доживу до завтрашнего дня? Был ли у меня какой-нибудь выбор?
Хелен и господин Винкоп пытались успокоить меня, помочь мне обдумать ситуацию. Они поняли, что я боюсь идти в полицию. Это было ясно. Они беспокоились также о моей безопасности и о судьбе невинной пятилетней девочки, втянутой в это безумие.
Я рассказала им о госпоже Алави и ее брате, который переправит нас с Махтаб в Пакистан.
– Вы сошли с ума, – спокойно произнесла Хелен. – Прошу вас, пойдемте в полицию. Нужно покинуть страну с их помощью, а Махтаб пусть остается здесь.
– Никогда! – решительно возразила я, еще раз пораженная бесчувственностью Хелен. Она вовсе не хотела причинить мне боль, но я помнила, что она иранка, несмотря на армянское происхождение. Эта женщина не в состоянии была понять моих чувств, чувств матери.
– Вы не пойдете в полицию? – спросил господин Винкоп.
– Нет. Если я сделаю это, то никогда больше не увижу Махтаб.