Целыми днями и вечерами, съежившись в спальне, которая стала для меня камерой, я пыталась составить план действий. Прежде всего я должна позаботиться о своем здоровье. Сломленная болезнью и депрессией, плохо питаясь и не высыпаясь, я находила облегчение только с помощью лекарств Муди. Надо это прекращать.
Мне нужно было убедить его каким-то образом уехать из дома Амми Бозорг. Все семейство исполняло по отношению ко мне роль тюремщиков. Мы уже прожили здесь полтора месяца. И Амми Бозорг, и Баба Наджи относились ко мне все с большим презрением. Баба Наджи требовал, чтобы я принимала участие в ежедневных молитвах. Из-за этого произошел конфликт с Муди, который объяснил ему, что я изучаю Коран и знакомлюсь с наукой ислама самостоятельно. Муди не хотел заставлять меня молиться.
Он определенно не хотел, чтобы его семья постоянно жила так. Уже шесть недель мы не спали вместе. Махтаб не могла скрыть отвращения к отцу. В своем помраченном разуме он сумел вообразить себе, что мы когда-нибудь сможем в Иране нормально жить. И был лишь один способ усыпить его бдительность: я должна убедить его, что разделяю его мнение и примирилась с решением остаться в этой стране.
Когда я анализировала задачу, поставленную перед собой, меня охватывало отчаяние. Путь к свободе требовал, чтобы я превратилась в первоклассную актрису. Я должна была сыграть так, чтобы Муди поверил, что я по-прежнему люблю его, хотя в душе я молилась о его смерти.
На утро впервые за время пребывания здесь я уложила волосы и подкрасилась. Выбрала красивое платье, голубое пакистанское с длинными рукавами и оборкой внизу. Муди тотчас же заметил во мне перемену и согласился поговорить. Мы нашли уединенное место на площадке за домом возле бассейна.
– Я чувствую себя плохо, – начала я, – я все больше слабею, не могу даже написать свое имя.
Муди согласился с выражением искреннего сочувствия.
– Я не хочу больше принимать лекарства, – сказала я.
Муди не возражал. Как остеопат, он был противником злоупотребления лекарствами. Ободренная его ответом, я продолжала:
– Я смирилась, наконец, с мыслью, что мы будет жить в Тегеране. Я хочу, чтобы все уладилось, хочу обустроить нашу жизнь здесь.
Муди проявил осторожность, но я продолжала атаковать.
– Я хочу, чтобы мы здесь устроились, но мне требуется твоя помощь. Я не справлюсь с этим сама. В этом доме такое невозможно.
– Ты должна, – ответил он, несколько повышая голос – Амми Бозорг – моя сестра. Ее следует уважать.
– Я не могу находиться с ней рядом. Я ненавижу ее. Она грязная, нечистоплотная. Когда не войдешь на кухню, всегда кто-нибудь ест из кастрюли, а остатки пищи попадают обратно. Чай подают в грязных чашках. В рисе черви, весь дом провонял. Ты хочешь, чтобы и мы так жили? Или ты забыл, как мы жили прежде?