Переполненное иранцами такси лавировало в уличном движении: то мчалось с бешеной скоростью, то останавливалось со скрипом тормозов, когда водитель нажимал на сигнал, одаривая своих единоверцев оскорбительным эпитетом «саг», что означало «собака».
Мы добрались до школы вовремя и без приключений. Но четыре часа спустя, когда мы должны были возвращаться и когда я стояла у школы, пытаясь остановить оранжевое такси, белый «пакон» (популярная машина иранского производства), в котором сидели четыре женщины, медленно подъехал с правой стороны. К моему удивлению, женщина, сидевшая на переднем сиденье, опустила стекло и что-то крикнула мне по-персидски.
«Может быть, она спрашивает дорогу?» – подумала я.
Машина развернулась и остановилась рядом с нами. Все четыре женщины выскочили из машины и подбежали к нам. Придерживая чадру под шеей, они хором ополчились на меня.
Я совершенно не понимала, что можно было совершить такого, что вывело их из себя. Но Махтаб мне объяснила.
– У тебя съехал платок, – сказала она.
Я стала поправлять русари и обнаружила, что несколько запретных прядей вылезли из-под платка, поэтому натянула его на лоб.
Блюстительницы нравственности снова сели в машину так же быстро, как и выскочили из нее, и тотчас же отъехали. Я остановила такси оранжевого цвета, и мы вернулись домой. Муди был доволен, а я в глубине души радовалась, зная, что совершила что-то важное, но все время думала об этих женщинах в белой машине.
На следующий день Азар все объяснила.
– Я видела, что у вас вчера были проблемы, – сказала она, – и хотела пойти к вам на помощь, но вы разобрались сами.
– Кто это был? – спросила я.
– Это пасдарки, стражи революции.
Значит, здесь, по крайней мере, существовало равенство. Женская специальная полиция, если шла речь об установленной обязательной одежде для женщин, обладала такой же властью, как и ее мужской эквивалент.
25 декабря 1984 года был самым тяжелым днем в моей жизни. Нет, ничего сверхъестественного не произошло, но именно это меня так огорчило. Я не могла порадовать Махтаб по случаю Рождества и не хотела даже делать каких-либо попыток, чтобы не углублять ее тоску по дому. Мысленно я была далеко, в Мичигане, с Джо, Джоном и родителями. Муди не позволил мне позвонить им и поздравить. Прошли недели после моего разговора с Хелен, предостерегавшей меня от таинственных женщин, которые меня ищут. Я ничего не знала о здоровье отца, о сыновьях.
Махтаб, как обычно, пошла на занятия. Муди по-прежнему хлюпал носом и остался дома. Он заявил, что я плохая жена, потому что сижу в школе, ожидая Махтаб.