На сеновал с Зевсом (Логунова) - страница 17

   «Кто кому хамил?» – озадачился мой внутренний голос, не уловив смысла последнего восклицания.

   – Дахамиль! Дахамиль! – продолжала восклицать Маруськина мама таким голосом, каким кричат «караул, караул!»

   «На каком это языке, на адыгейском?» – не унимался мой внутренний голос.

   Гранит адыгейского мы с ним в университете не грызли.

   – Дахамиль, живо иди сюда, поговорим! – послышалось в трубке.

   Стало понятно, что Дахамиль – это имя. И, судя по тому, что предполагается беседа, человеческое.

   – Даша, вот Индия говорит, что Мареты не было на работе! – не унималась трубка.

   – Индия?!

   – Это имя, – со вздохом объяснила я.

   «Тоже человеческое!» – ехидно добавил внутренний голос.

   – Та Индия, которая Инка? – уточнила бойкая девица, чей голос походил на Маруськин гораздо больше, чем мамочкин. – У которой мама писательница и брат дизайнер?

   – Кузнецовы мы, – суровым басом бухнула я.

   – Так ты говоришь, наша Мара загуляла? – засмеялась разбитная девица. – То-то я ей ночью звонила, а она трубку не сняла, занята была, видно…

   – Дахамиль, что ты говоришь! – послышался в отдалении негодующий возглас.

   – А что я говорю? Что я говорю, то Марка делает! – огрызнулась младшая сестрица. – Ладно тебе, мам, можно подумать, никто не знает, чем по ночам занимаются взрослые девочки! Только я, правда, думала, что Марка на работе, она же из офиса факс прислала – ту чушь про птичий праздник.

   – Даша, я не понимаю, о чем ты? – Голоса в трубке слились в фоновый шум.

   Я выключила телефон и задумчиво посмотрела на него. В наружно и внутренне беспорядочной голове заворочалась какая-то мысль, но шум шагов в коридоре ее спугнул.

   – А вот и мы! – распахнув дверь, торжественно возвестил капитан Кулебякин.

   На его согнутом локотке покоился здоровенный, с доброе полено, цветочный букет. Совершенно ужасающий пук не то ромашек, не то маргариток очень странного сине-сиреневого цвета с бледно-зелеными серединками. Цветы-мутанты были завернуты в папирус с резным краем и отдаленно походили на младенца (явно не человеческого) в кружевах. Это с натяжкой оправдывало употребленное Денисом местоимение «мы».

   – Привет, – сказала я, с трудом удержавшись, чтобы не сделать козу рогатую дюжему фиолетовому «младенцу». – Какая га… Гм… прелесть! Это как называется?

   – Это цветы, – важно ответил Денис. – Ну, что, погнали?

   И мы погнали. Поправили мою голову (ну, ладно, только прическу!) в первой попавшейся парикмахерской, приехали к Барабанову, осчастливили его суженую нечеловеческим букетом и внесли свой неоценимый вклад в общее веселье.