Британец был неутомим. Не получив ни одной раны в сражении, он помогал тем воинам, которые уже не могли справиться с противником. С яростью обрушивался Британец на римских легионеров, стремительно проводя атаки.
Вскоре римские воины остались впятером. Они решили умереть достойно, все вместе. Когда окруженные и прижатые к стене, легионеры попытались разом напасть на мятежников, град ударов сразил их.
Тем временем воинские арсеналы были уже вскрыты, и новые бойцы выходили из складов, вооруженные остро отточенными мечами и облаченные в доспехи. Апполоний, вытирая ладонью потную шею, раз за разом поторапливал воинов. Лицо Муски было слегка бледным. Рана, полученная в первой стычке, хотя и была неглубока, тем не менее доставляла резкую боль при ходьбе. К Апполонию подошел Британец.
Глаза у обоих еще горели недавним сражением. Британец доложил командиру, что бой окончен, а Муска же лишь молча облизал пересохшие губы.
— Люк погиб, — Британец опустил глаза.
Апполоний, задумчиво глядя в сторону, произнес:
— Жалко! Хорошего солдата потеряли. Несколько секунд стояло молчание. Затем Муска спросил у Британца:
— У тебя есть кто-нибудь на примете, кто бы заменил Люка?
Собеседник, чуть помедлив, проговорил:
— Гарон. Парень хоть и молод, но не по годам умен. Я думаю, что он сможет стать достойным командиром.
Апполоний одобрительно кивнул и, отослав Британца, начал обходить неровные шеренги своих бойцов, придирчиво осматривая их и указывая на недостатки. Часть вытащенного из складов вооружения была погружена на повозки для того, чтобы снабдить оружием тех рабов, которые в дальнейшем присоединятся к мятежникам.
Близился рассвет. Время летело незаметно. Шум не стихал на улицах Капуи. В неистовстве стихии, называемой бунтом, выживал только тот, кто имел на плечах разумную голову и природную хитрость. На форуме собралась огромная толпа, чтобы послушать человека в лиловой тунике. Оратором был знаменитый на всю Капую пройдоха по имени Пизон. Он был клиентом у многих знатных господ, и умудрялся получать подачки в разных местах. Поговаривали даже, что Пизон был отпрыском древнего рода, но какого именно, никто не мог дать ответа. Весельчак и балагур, участник почти всех скандалов в городе.
Пизон и на этот раз, в час, когда Капуя стала гнездом мятежа, не терял самообладание. Что я вижу перед собой? — оратор, взор, бравшись на винную бочку, обращался к собравшимся. — На Форум пришли одни трудяги, а где же отцы города, сенатор Квинт и Публий? Что-то я здесь никого не вижу из господ. Может быть больны, может быть они заняты. Но не мешало бы им послушать нас. Вы думаете, мне не страшно. Да я пуще их боюсь. — Пизон попытался застучать зубами, тряся коленями и выпучив глаза. — Вот Валерий — молодчина. Такое зрелище нам устроил? Забавнее гладиаторских боев. И неужели мы, братцы, в поте лица добывающие себе хлеб на пропитание такие, будем безучастными зрителями в о разворачивающемся спектакле. Я не знаю как вы, но мне, ох, как хочется повеселиться в эту ночь. Некоторые, послушав пизоновскую болтовню, уходили прочь, оставшиеся же аплодисментами поддерживали оратора, время от времени выкрикивая: «Верно говоришь, кучерявый». — Пиэон, перевернем Капую вверх дном! и, — Хороша ночка, на утро матрона родит себе дочку! Оратор спрыгнул на землю, выхватил о факел из руки стоявшего рядом с ним мужчины, с оттопыренными ушами резво помчался в сторону квартала, где обитали капируанские богачи. За ним устремились и другие. Вряд ли можно назвать всех тех, слушал Пизона, работягами. Скорее, наоборот. Это были самые настоящие бездельники, чей удел — бродить по городским улицам в поисках какого-либо развлечения. Гладиаторские бои и почти ежедневные омовения в банях, кутежи по трактирам и лупанариям составляли не весь, но, по крайней мере, значительный пласт впечатлений, который они получали от жизни. Они презирали труд, и даже сам Юпитер не заставил бы их заняться каким-нибудь ремеслом.