Тем временем, получив передышку, Хейфец из НЕФа пришел в себя.
– В романах "Бойцы Данвейта" и "Темные небеса" вы описали битвы человечества с расой дроми. Не есть ли в этом элемент иносказания?
– Это в каком же смысле? – спросил Ахманов.
– В смысле арабо-израильских конфликтов. Люди – это мы, израильтяне, а дроми – это арабы.
От удивления Ахманов икнул.
– Простите, но дроми – земноводные!
– От арабов можно всего ожидать, – убежденно молвил бывший бобручанин Сема.
Снова встряла тощая дама:
– Ходят слухи, мсье Ахманов, что у вас венерическая шизофрения.
– Ерунда! Страдаю только некросадизмом и диабетом.
– А что вы думаете о…
– Вот это самое и думаю, – молвил Ахманов и показал даме средний палец.
Сема кстати разрядил обстановку, вклинившись с новыми вопросами:
– Вы писали о войне Египта с Ассирией, и там есть такой персонаж, такой Давид из палестинских иудеев, отважный благородный воин. Будет ли продолжение у этого романа? И не Давид ли станет главным героем?
– Продолжение будет, – подтвердил Ахманов. – Но не о Давиде.
– О ком же?
– О Хайле. Если помните, там есть такой Хайло из северных земель, а точнее, из Новгорода. Вот о нем и будет роман. О нем, о князе-батюшке Владимире и крещении Руси.
– Почему же о Хайле, а не о Давиде? – обиделся Сема Хейфец. – Вы же еврей и еврейский писатель!
Небритый из "Славянского базара" вдруг захохотал.
– А потому, дурашка, что хоть он еврей, а писатель – русский! Ты «Наемника» с «Наследником» читал? А «Флибустьера»? Написано-то как! Крутяк! И все во славу русского оружия!
– Еврей не может быть русским писателем! – возмутился Сема. – Еврей, он и в Африке еврей! И на Проксиме Центавра еврей! Всегда еврей, во всех проявлениях!
– Еще как может, – возразил небритый. – Вспомни великого русского художника Левитана! И поэта Бродского! И Пастернака! И еще…
Они чуть не сцепились, но тут Ахманов встал между ними и с печальным вздохом сказал:
– Не ссорьтесь, ребята, не надо. Вот моя супруга утверждает, что все мы – потомки Чингисхана.
– Кстати, о вашей супруге, мсье Ахманов! – оживилась тощая дама. – Ходят слухи, что вы бьете жену уполовником! Алюминиевым!
– Вранье, только сковородкой, – сказал Ахманов. – Правда, железной.
Тут он открыл портфель, вытащил сковороду и огрел тощую по голове. А затем отправился с Хейфецем и небритым в ближайшую тратторию (по-русски – пивную), где они обсудили множество проблем – до того, как небритый свалился под стол. А Сема, хоть язык у него заплетался, сказал, что теперь понимает, как Ахманов относится к арабам, и обещал написать об этом в интервью. Обещал твердо и клятвенно, как еврей еврею, после чего тоже исчез под столом. А писатель Ахманов взял такси и отправился в гостиницу.