— Пить… пить… — послышался его голос.
Татьяна доползла до костра, подогрела воды в кружке, подсластила ее остатком сахара. Харьков с Борисом приподняли больного, девушка долго поила его из ложки. Он открыл глаза. Они были мутные, жалкие, покорные, в них не отражалась даже боль. Но чувствовалось, что перевал болезни пройден, что сердце его стало биться свободнее, на смуглом лице, как отблеск костра, проступил первый румянец.
— Ну, вот и хорошо, парень, уходит беда, жить будешь! — сказал Виктор Тимофеевич, облегченно вздохнув.
Больного укрыли пологом, телогрейками, решили в ночь поочередно дежурить около него.
Ужинали повеселевшие. Без соли еда не шла, ели как невольники, лишь бы набить желудок. Никто не думал о завтрашнем дне. Люди на время отбросили тяжкие думы, хотелось только покоя и забытья у жаркого костра.
Первой дежурила Татьяна. Обняв руками согнутые в коленях ноги, она сидела у огня, охваченная его теплом, наедине со своими мыслями.
Над стоянкой была темнота. Отдаленно шумела река, она день ото дня мелела, тишела, обнажая камни у берегов. Шелест озябшей листвы казался шелестом звезд. Все уснуло на берегу, на болоте, в прибрежном ельнике. Все было объято покоем, только с юга изредка доносились едва слышные раскаты грома.
— Таня… — услышала она слабый голос Абельдина, — плохо… ослаб…
Татьяна принесла вареного хариуса, подсела к больному.
— Надо поесть. Болезнь проходит, теперь надо много есть, чтобы окрепнуть. Скоро поплывем по реке к людям.
Абельдин покачал головой.
— Хотел стать табунщиком, а вот попал в тайгу…
— Это ничего. Вернешься еще в свою степь, будешь пасти коней. Но сейчас для этого надо есть, много есть.
— Нет, не могу… не хочу…
Татьяна разогрела уху в кружке, размяла в ней хариуса и снова подсела к Абельдину.
— Ну-ка, открывай рот! — сказала она с шутливой повелительностью и помогла больному поднять голову.
Тот умоляюще смотрел на Татьяну, но медленно разжал челюсти…
Уснул он, обогретый ласковым словом, вниманием, укрепленный горячей ухой, уснул тем спокойным и долгим сном, в котором человек крепнет, возвращается к жизни.
Татьяна просидела всю ночь. Она не захотела будить Бориса и была очень довольна тем, что так поступила.
Над вершинами голых сопок занималась густая красная зорька. На заречных хребтах четко выступили скалы, подбитые снизу текучим туманом. Мрак редел, обнажая сонливый покой земли. Тишина еще обнимала пространство. За валунами ровно шумел и поплескивал Селиткан, листья осины о чем-то заговорщически шептались.
Очарованная чудесным утром, Татьяна неслышно отползла от Абельдина, долго сидела на самом берегу, опустив босые ноги к воде, вдыхая густой лесной воздух, смешанный со свежей речной прохладой.