Рассветало. Из-за гор подымался розовый бледный свет и расстилался над садами. На виноградных лозах висели перезревшие гроздья, ветви деревьев гнулись от тяжести плодов… Если бы я мог отправиться сейчас с веселой песней в поле! За ухом у меня цветок, а со мной на лошади моя Катина с младенцем у груди… Знакомые турки, стоя в дверях своих домов, приветливо здороваются с нами, как это бывало когда-то раньше. «Шевкет, брат мой, не подружились наши боги! Что с нами теперь будет? Что делать? Односельчане, дорогие, давайте забудем все!»
Ноги у мальчика опухли, ему трудно было идти. Я стал расспрашивать людей, надеясь найти кого-нибудь из его односельчан. Мне повезло. Какая-то женщина узнала мальчика и сказала:
— Куда ты пропал? Тебя дедушка бедный ищет… Она посоветовала нам пойти к водоразборной колонке — старика она видела там. Мальчик, услышав это, полетел к колонке, как птица.
— Скорее, дяденька, скорее!
Недалеко от колонки я увидел старика в шальварах, который залез на дерево и, приложив козырьком руку ко лбу, оглядывал местность и надрывно кричал:
— Стелиос! Стелиос!
— Дедушка! Дедушка!
Старик буквально скатился с дерева и бросился к внуку.
— Внучек мой, где же ты пропадал, светик мой?
Дальше мы пошли все вместе. Старик рассказал обо всех своих несчастьях:
— Когда поезд вдруг дернуло, моя дочь и жена упали с крыши. Старуха моя тут же умерла. Счастливая! А дочери отрезало колесами ноги. «Ножки, ножки мои!» — кричала она. Ах, Эленица, деточка моя!
Мальчик весь сжался.
— Потом она впала в беспамятство… Я хотел поднять ее, но не мог. Я сел около нее и заплакал. «Отец, — вдруг зашептала она, — за Стелиосом смотри, не бросай его!» Я метался взад и вперед, кричал, звал. Потом вернулся к ней. «Береги Стелиоса, отец! Стелиоса!.. Оставь меня… Бегите!» Я перенес ее в сторонку, чтобы ее не растоптала толпа и лошади, а сам вышел опять на дорогу, кричал, просил о помощи.
— Мама! Мамочка! — зарыдал мальчик и закрыл руками лицо.
Сильные мира сего! Слышали ли вы когда-нибудь такое рыдание?
— Пойдем к маме, дедушка! Пойдем!
— Пойдем, внучек, пойдем!
Некоторые, услышав слова старика, закричали на него:
— Ты что, старый, рехнулся? Сам хочешь погибнуть и мальчишку погубить?
— Пехливан со своими партизанами подходит!
Старик и мальчик повернулись и побежали назад!.. На землю снова опустилась ночь. Не божьи дела творились в этом мире! Нет, не божьи!
Только добравшись до Смирны, я глубоко вздохнул и перекрестился. На душе стало легко. Здесь, в Смирне, грек всегда чувствовал себя уверенно. Турки называли Смирну «Гяур Измир», для них она и в самом деле была «неверной», но для нас, малоазиатских греков, она была центром эллинизма. Когда-то Смирна благоухала жасмином и жаждала свободы. Гулять по ее набережной и бульварам, по пристани, наблюдать бойкую торговлю на большом крытом базаре, пить раки в «Корсо», видеть всюду веселых и оживленных людей — от всего этого на сердце становилось радостно, крепла уверенность, появлялись стремления. Хотелось жить, работать, многое сделать, любить, строить…